Проект: Клон Гитлера

— Дерьмо! — в злобном раздражении выкрикнул Боря. — Теперь эти «ваши» окончательно запечатают все выходы и начнут методично чесать окрестности, пока не придут сюда.

— Они уже здесь — немного виновато призналась фрау Эльза. — Ждут у выезда из поместья… Там их тридцать шесть человек… все вооружены.

— Как это понимать?! — побледнев, сурово поинтересовался Макс. При этом он бросил настороженный взгляд в окно, смотрящее как раз на единственную дорогу, ведущую отсюда.

— Да что вы слушаете, эту старую стерву! — заорал Боря. — Вы что не видите, она же уже продала нас! А сюда явилась только за тем, чтобы мы были паиньками, когда придут нас убивать. Наверное не хочет, чтобы на её креслах и обоях осталась кровь.

Боря бросился к выходу

— Делаем ноги в лес, пока нас тут не передавили, как крыс!

— Поздно — со странной грустной ухмылкой произнесла дама. — Лес вокруг оцеплен… Я же сказала вам, что, слава богу, вовремя узнала о том, что вас уже ищут. Представляю, что бы со мной было, если бы я пребывала в полном неведении до того самого момента, пока чистильщики этого садиста Маркоса Бантоса не нагрянули бы в мой дом! А так я всё представила таким образом, будто бы случайно встретила вас на дороге и заманила к себе.

Фрау Эльза пояснила, что представила своим всё дало так, будто бы обманутые ею русские не подозревают ни о чём.

— Вы попадёте в «Ковчег» под своими именами и вам не придётся разыгрывать из себя чехов или румын. Я договорилась, что мы пригласим вас в госпиталь под тем предлогом, что у нас находятся ваши товарищи. Якобы, на них напали какие-то бандиты и сейчас они находятся в реанимации нашего госпиталя. Сейчас там всё готовят, так что завтра, когда вы их увидите через стекло реанимации, они будут выглядеть вполне естественно. Там же в госпитале я в присутствии нашего руководства я сделаю вам предложение снять для нас небольшой фильм, естественно, на самых выгодных для вас условиях. И вы, конечно же, согласитесь…

Глава 7 На службе у «Третьего Рейха»

Оскар Фогт был большим оригиналом, как и большинство выдающихся личностей. Например, помимо серьёзных научных монографий по неврологии и архитектонике мозга, его перу принадлежали интереснейшие работы по зоологии. Одновременно с репутацией первого невропатолога планеты Фогт так же считался крупнейшим в Европе специалистом по шмелям. Фогт обожал крылатых насекомых из своей коллекции и ради её пополнения был готов ехать в любую точку земного шара.

Учёный мог часами сидеть в своём кабинете, рассматривая сквозь мощное увеличительное стекло содержимое многочисленных коробочек с засушенными крылатыми экспонатами. Зная подлинную страсть своего патрона, Софья привезла с собой из России несколько интересных экземпляров среднеазиатского происхождения. И впоследствии, во время экспедиций в Перу и в Китай, в перерывах между расшифровкой древних манускриптов и вскрытиями мумий, София частенько ползала по горным склонам в надежде накрыть сачком ещё неизвестного науке представителя шмелиного семейства, и отослать его в подарок учителю. Их отношения постепенно сами вернулись в безлопастное русло профессионального самоуважения и взаимной человеческой симпатии. Надо сказать, что к тому моменту, когда София приехала в Германию, семейные отношения профессора переживали стадию ренессанса. Для молодой женщины узнать это было большим облегчением, ибо желала заниматься только наукой, не отвлекаясь на стычки с супругой своего шефа и выяснение любовных отношений с ним самим.

Естественно, что после того, что случилось с её мужем, Софья не собиралась возвращаться на родину. Когда закончился срок её стажировки, она просто осталась под крылом Фогта. А вскоре до неё стали доходить вести из СССР о развёрнутой на родине травле против биологов. В киосках Берлина девушка покупала советские газеты и читала в них фельетоны про то, как известные и заслуженные профессора поддались буржуазному влиянию и занимаются всякой чепухой, да ещё и имеют наглость преподавать её студентам. Всё это только подтверждало правильность её решения стать невозвращенкой. Формально Шорт имела право оставаться за границей и далее под своим паспортом советской гражданки, так как Институт Бухе, в котором она стажировалась, имел статус советско-германского. Софья просто написала в Москву письмо с просьбой о продлении стажировки за свой счёт, а её научный руководитель завизировал своей подписью данную просьбу. Тем не менее, из советского посольства Софью несколько месяцев ласково увещевали вернуться и приманивали всевозможными соблазнами:

— Ну зачем вам портить себе карьеру. Это на родине вы перспективный учёный с именем, а здесь вы бесправная эмигрантка — человек второго сорта. Хорошенько подумайте. Сейчас после престижной стажировки вас ожидает интересная работа в Ленинграде; уже есть решение поручить вам ответственную тему для самостоятельных исследований, для этого вам будет предоставлена лаборатория, возможность вести преподавательскую деятельность… Я лично готов оказать вам полное содействие в вашем возвращении — второй секретарь посольства многозначительно улыбался, буквально облизывая сладким взглядом девушку. Но Софья для себя уже всё давно решила. Главное, что с ней была дочка. Да и условия её берлинской жизни были вполне приличными. Конечно, небольшая съёмная квартирка, помещавшаяся в том же доме, что и институтская лаборатория, мало походила на их шикарную московскую квартиру в знаменитом доме с видом на кремль, зато здесь ей было куда спокойнее.

Через некоторое время от невозвращенки отстали. И Софья расслабилась, но как оказалось, совершенно напрасно.

Целыми днями Шорт работала в лаборатории, дочка же до обеда была в школе, а потом играла в отгороженном от улицы институтском дворике. Судя по всему, агенты зарубежного отделения НКВД несколько дней выясняли эти детали, так как сработали они молниеносно. Её рабочий стол находился у окна, и Шорт всегда могла бросить самоуспокоительный взгляд на двор, где играла дочь. В тот день ближе к вечеру Софью позвали к телефону. Звонили не по местному, а по городскому. Она ещё удивилась: у неё нет знакомых за пределами института. Голос неизвестного мужчины в трубке звучал немного смущённо:

— Простите, вы меня не знаете, но меня просили настоятельно передать вам, чтобы вы были благоразумны.

— Я не понимаю. Кто Вы?

— К сожалению, не имею чести быть вам представленным. Просто я желаю вам добра. Дома вас ждёт интересная работа, коллеги, друзья, а вы настойчиво пытаетесь стать предателем. Ну в самом деле, душенька Софья Георгиевна, одумайтесь! Не ломайте собственную жизнь и не портите будущее своей дочери. Неужели эти тевтоны вам ближе соотечественников. Честь имею.

Её рука ещё не успела опустить телефонную трубку на рычаги аппарата, а сердце матери уже тоскливо сжалось от тяжкого предчувствия. Шорт бросилась к окну. На дворике мирно играли дети немецких коллег, её же Настеньки там уже не было. Немец-булочник из магазина через улицу сообщил ей, что видел большую чёрную машину, куда неизвестный человек усаживал маленькую девочку. Полицейские появились в институте спустя полчаса после звонка о похищении ребёнка. Взявший дело к производству пузатый инспектор с розовощёким добродушным лицом был сама деловитость. Он беспрерывно отдавал приказания по телефону и устно, принимал донесения от своих агентов, устраивал совещания, попутно шутил с институтскими сотрудниками и рассказывал им анекдотические случаи из собственной практики. Его большая начальственная фигура, неизменно самоуверенное выражение лица не могли не внушить Софье определённую надежду. Вообще-то, имея до этого некоторый опыт общения с немецкой полицией, Софья была убеждена, что все местные полицейские, это этакие бездушные механизмы для раскрытия преступлений и озвучивания статей законов. Но конкретно этот был вполне человечен и даже трогателен.