До сих пор полковник мог идти вперед, мог выбирать, мог принимать решения, теперь он не знал, что делать: цена, которую запрашивала с него великая идея, была слишком велика.
Идея может быть только у человека. Убив в себе человека, полковник потерял бы и идею. Смысл жизни не существует сам по себе, для него как минимум, нужна жизнь.
Затормозить или разбиться — вот как стоял теперь вопрос. Словно на автогонках…
Полковник потер руками виски и закусил губу.
Останавливаться было поздно. Да и стоило ли, раз худшее уже было сделано? Эту мысль он подавил на корню: вспомнив о человеке в себе, полковник вызвал того к жизни, и тот протестовал теперь против своей возможной гибели, крича: «Еще не все потеряно, еще можно остановиться, пусть даже снова дорого заплатив!».
Человек хотел жить. Он боролся, он возмущался…
«Там, за стеной, которую ты хочешь пробить ценой моей жизни, — кричал он, — творится полный беспредел. Утратив человеческое в себе, ты потеряешь понимание добра и зла — как ты сможешь тогда бороться с последним и много ли будет стоить такая твоя борьба?»
Как ответить на это, полковник не знал, и ему делалось все тяжелее.
Пожертвовать идеей ради идеи — разве это не абсурд? Лишиться цели ради цели — что это такое? А жизни ради смысла жизни?
От мыслей его отвлек шум мотора — видно, возвращались полицейские.
Шум отозвался в его сердце непривычной болью, но все же он возник вовремя: еще немного — и полковник усомнился бы в правильности самой идеи, столько лет направлявшей всю его жизнь по определенному пути. Естественно, и военную карьеру он избрал для того, чтобы столкнуться с «носителями зла» в открытом бою. Все эти годы он ждал, когда же начнется, наконец, война, но, даже объявив «крестовый поход против коммунизма», президент снова обманул полковника в его ожиданиях, так как никаких практических действий за этим не последовало. Вот тогда-то полковник и позволил втянуть себя в одну авантюру…
В дверь постучали.
Полковник встал с места и пошел открывать. Движения его были скованными. Дверь распахнулась, и на пороге возник Ортега.
При виде Ортеги полковнику показалось, что сердце его чуть не остановилось.
— Какие-нибудь проблемы? — вырвалось у него. — Я спал…
— Нам нужно поговорить.
Полковник посторонился. Боль в его груди делалась все сильнее.
— Но почему сейчас, ночью? — полковник был готов ухватиться за любую отговорку.
— Потому что того требуют обстоятельства, — отрезал Ортега, разваливаясь в кресле.
На его жилистой шее поблескивала широкая золотая цепочка, вторая, потоньше, покоилась на волосатой груди, выглядывающей из незастегнутой сверху рубашки.