Сегодня мистер Споффард собирается повести меня во все музеи Мюнхена, в которых полно искусства и которое я обязательно должна увидеть, но Дороти сказала, что вчера вечером в Кунст-театре она была уже наказана за все свои грехи и что теперь она собирается начать жизнь сначала и пойти на прогулку со своим немецким другом-джентльменом, который собирается взять ее в один дом под названием Half Brow — самый большой в мире пивной зал. Ну и Дороти сказала, что я могу совершенствоваться дальше и нагружаться искусством, тогда как ее вполне устроит сидеть в Half Brow и нагружаться пивом. Но Дороти никогда и не была «нагружена» ничем иным, кроме невоспитанности.
Итак, мы с мистером Споффардом и Дороти опять в поезде и все вместе едем в Вену. И я хочу сказать, что мы с мистером Споффардом весь день осматривали все музеи Мюнхена, но я не хочу об этом даже думать. Потому что, когда со мной случается что-нибудь ужасное, я всегда стараюсь вести себя так, как велит «христианская наука», и не думать о страшном, а всегда говорить, что ничего не случилось, даже если у меня сейчас ужасно болят ноги.
Но даже у Дороти вчера был в Мюнхене тяжелый день, потому что ее немецкий друг-джентльмен, которого зовут Рудольф, пришел за ней в одиннадцать часов, чтобы повести ее на завтрак. Дороти сказала ему, что уже позавтракала. Но ее друг-джентльмен ответил, что он тоже уже один раз сегодня позавтракал, но что теперь настало время для второго завтрака.
Ну и он повел Дороти в Half Brow, где уже в одиннадцать часов все едят сосиски и соленые крендели и пьют пиво. Ну а после того, как они съели свои сосиски и напились пива, он захотел повести Дороти на прогулку, но не успели они пройти и нескольких кварталов, как наступило время ланча. Ну и они съели очень сытный ланч, а потом он купил ей большую коробку шоколада с ликером и повел ее на концерт. После первого акта Рудольф проголодался, и им пришлось пойти и встать в вестибюле в очередь, чтобы взять несколько сэндвичей и пиво. Но Дороти не очень понравилось шоу, и поэтому после второго акта Рудольф сказал, что им и в самом деле лучше уйти, потому что все равно пора пить чай. Ну и после довольно сытного чая Рудольф пригласил Дороти на обед, а Дороти уже слишком ослабела, чтобы сказать «нет». Ну а после обеда они пошли в пивной зал за пивом и крекерами. Но в конце концов Дороти стала приходить в себя и попросила Рудольфа доставить ее обратно в отель. Ну и Рудольф сказал, что, конечно, доставит, но что сначала им нужно перекусить. Так что сегодня Дороти чувствует себя почти такой же разбитой, как и я, вот только Дороти — не последователь «христианской науки», и потому единственное, что она может, — это страдать.
Но, несмотря на все заповеди «христианской науки», я, кажется, и в самом деле начинаю чувствовать себя довольно беспомощной, когда подумаю о Вене. Ну, то есть я хочу сказать, ведь мистер Эйсман сейчас в Вене, и я не представляю, как я смогу проводить почти все время с мистером Эйсманом и почти все время с мистером Споффардом и при этом не дать им встретиться друг с другом?
Потому что мне кажется, что мистер Споффард не сможет понять, почему это мистер Эйсман тратит так много денег на мое образование.
Дороти по-прежнему старается меня расстроить, напоминая о мисс Чэпмен. Потому что Дороти говорит, что когда мисс Чэпмен увидит нас с мистером Споффардом вместе, то Дороти уверена, что мисс Чэпмен срочно телеграфирует известному специалисту по безумию. Так что мне приходится изо всех сил заставлять себя следовать заповедям «христианской науки» и все-таки надеяться на лучшее.
Итак, пока что все идет как нельзя лучше. Потому что мистер Эйсман очень, очень занят весь день своими пуговичными делами, и поэтому он велел мне ходить повсюду с Дороти. Так что весь день я ходила повсюду с мистером Споффардом. Ну а потом я сказала мистеру Споффарду, что мне и в самом деле не интересны те места, куда он ходит по вечерам, и что лучше я пойду спать, чтобы быть готовой к завтрашнему дню. Ну и потом мы с Дороти отправились на обед с мистером Эйсманом, а потом на шоу и в кабаре под названием «Красная шляпка», где и просидели до поздней ночи. И только благодаря шампанскому я смогла все это выдержать.
Так что если мы будем следить за мистером Споффардом и не будем все время налетать друг на друга в тех местах, куда он ходит смотреть на то, на что нам, американцам, смотреть не следует, то все обойдется как нельзя лучше. И я хочу сказать, я даже удержала мистера Споффарда от того, чтобы опять идти осматривать музеи, потому что сказала, что я больше люблю природу и что, когда вы смотрите на природу, вы можете смотреть на нее в парке, сидя в коляске, а это намного легче для ног. Ну и теперь он начинает говорить о том, как бы ему хотелось, чтобы я встретилась с его матерью. Так что похоже, что все и в самом деле складывается к лучшему.
Но вчера вечером мне пришлось очень нелегко с мистером Эйсманом. Потому что я хочу сказать, что по вечерам мистер Эйсман бывает в ужасном состоянии, потому что всякий раз, когда он договаривается о встрече на пуговичной фабрике, вдруг оказывается, что именно в это время все джентльмены в Вене идут в кофейни и сидят там. Или же всякий раз, когда он договаривается о встрече на пуговичной фабрике, некоторым венским джентльменам вдруг приходит в голову мысль устроить пикник, и тогда все они надевают короткие штаны с голыми коленками, и все они вставляют перья в свои шляпы, и все они идут в Тироль.
И это в самом деле очень сильно расстраивает мистера Эйсмана. Но я думаю, что если кто и должен расстраиваться, так это я, потому что, в конце концов, когда девушка не спит уже неделю, она не в состоянии ничем помочь тому, кто ходит весь расстроенный.
В конце концов я «сломалась», и мистер Споффард сказал, что, когда такая малышка, как я, пытается перевоспитать весь мир, она пытается сделать слишком много, особенно если начинает с такой девушки, как Дороти. Ну и еще он сказал, что в Вене есть знаменитый доктор, по имени доктор Фрейд, который может прекратить мои страдания, потому что он не прописывает девушке никакой медицины, а просто успокаивает с помощью психоанализа. Ну и вчера он привел меня к доктору Фрейду, и мы с доктором Фрейдом довольно долго говорили по-английски.
Ну и оказалось, что у каждого есть то, что называется «inhibitions» — это когда вы хотите сделать что-то и не делаете, ну а потом мечтаете об этом. Ну и доктор Фрейд спросил, мечтала ли я когда-нибудь о чем-нибудь? Но я сказала, что по-настоящему я никогда и ни о чем не мечтала. Ну, то есть я хочу сказать, что я так часто использую свои мозги в дневное время, что мне кажется, что ночью они уже неспособны ни на что другое, кроме отдыха. Ну и доктор Фрейд был очень, очень удивлен, увидев девушку, которая никогда и ни о чем не мечтала. Ну а потом он попросил меня рассказать ему все о моей жизни. И я хочу сказать, что он очень, очень симпатичный и что он, похоже, знает, как разговорить девушку. Ну, то есть я хочу сказать, что я рассказала ему такие вещи, которые я не доверила бы даже своему дневнику.
И, как мне показалось, он был очень, очень заинтересован девушкой, которая всегда делает все, что хочет. И он спросил меня, неужели мне никогда не хотелось сделать что-нибудь такое, чего я не смогла бы сделать? Ну, например, не хотелось ли мне когда-нибудь сделать что-нибудь действительно ужасное, ну, например, не хотелось ли мне когда-нибудь кого-нибудь застрелить? Ну и я сказала, что хотелось, но что пуля только задела легкое мистера Дженнингса и вышла с обратной стороны.
И тогда доктор Фрейд взглянул на меня раз, другой и сказал, что он все равно не верит, что такое может быть. А потом он позвал своего ассистента и все показывал на меня и что-то долго говорил своему ассистенту на их венском языке. А потом его ассистент посмотрел на меня так, словно я была каким-то необыкновенным случаем. И потом доктор Фрейд сказал, что все, что мне нужно, это заиметь несколько «inhibitions» и хорошо выспаться.
Дела и вправду принимают опасный оборот. Потому что вчера мистер Споффард и мистер Эйсман оба оказались в вестибюле отеля «Бристоль», и мне пришлось сделать вид, что я их не заметила. То есть я хочу сказать, что совсем не трудно сделать вид, что девушка не заметила одного джентльмена, но притвориться, что не видишь сразу двух джентльменов — это совсем не просто. Так что или скоро что-нибудь произойдет, или я буду вынуждена признать, что не все в жизни происходит к лучшему.
Итак, сегодня после полудня мы с Дороти договорились встретиться на чае с графом Сальмом. Но только в Вене это называется не «чай», а это называется «yowzer», и в Вене пьют не чай, а кофе. И я хочу сказать, что это выглядит довольно необычно, когда все джентльмены в Вене вдруг прекращают работу и идут в «yowzer» где-то через час после того, как все они закончили свой ланч. Но мне кажется, что время и в самом деле не много значит для венского джентльмена, за исключением того, когда нужно идти в «yowzer» и которое все они, наверное, ощущают инстинктивно. Но, похоже, они не очень-то расстроятся, даже если ошибутся и придут в «yowzer» слишком рано. Потому что мистер Эйсман говорит, что, как только наступает время заняться пуговичными делами, у венских джентльменов пропадает всякий интерес, пока, наконец, мистер Эйсман не становится таким нервным, что может закричать.
Ну и мы отправились в Deimels и встретились там с графом Сальмом. И в тот момент, когда мы с графом пили кофе, мы вдруг увидели, как появились мать мистера Споффарда со своей компаньонкой мисс Чэпмен, и мне показалось, что мисс Чэпмен долго смотрела на меня, а потом что-то долго говорила обо мне матери мистера Споффарда. Ну и я стала немного нервничать, потому что мне и в самом деле не хотелось бы, чтобы в этот момент мы были с графом Сальмом. Ну, то есть я хочу сказать, что было нелегко заставить мистера Споффарда поверить, что я пытаюсь перевоспитать Дороти, но если мне придется убеждать его, что я пытаюсь перевоспитать и графа Сальма, он может начать думать, что всему есть предел.
Но похоже, что мать мистера Споффарда довольно глуховата, потому что она пользовалась слуховой трубкой, так что я не могла не услышать довольно многое из того, что говорила обо мне мисс Чэпмен, даже если это и не такой хороший этикет — подслушивать чужие разговоры. Кажется, мисс Чэпмен называла меня «это существо», и еще она говорила, что именно я была причиной того, что голова у ее сына в последнее время забита чем угодно, только не заботой о матери.
Ну и тогда мать мистера Споффарда взглянула на меня раз, другой, хотя это не такой уж хороший этикет — разглядывать человека. А мисс Чэпмен все продолжала говорить о чем-то матери мистера Споффарда, и я услышала, как она упомянула Вилли Гвина, так что я думаю, что мисс Чэпмен навела обо мне некоторые справки, и мне кажется, что она слышала о том, что вся семья Вилли Гвина довольно долго беседовала со мной и уговаривала не выходить замуж за Вилли в обмен на десять тысяч долларов.
ebooksa