Графиня Белавина плавала в волнах материнского восторга.
Она непрестанно ласкала и покрывала поцелуями это маленькое розовое тельце, издававшее тот чудный аромат, который присущ только одним детям и который можно найти в пухе птенцов. С неземным упоением слушала молодая мать звонкий смех ребенка, рассыпавшийся, подобно жемчужному каскаду, дивными серебристыми нотами.
IX. Случай
Первое время граф Владимир Петрович сам принимал участие в радостях своей жены при наблюдении за началом сознательной жизни их дочери, и если бы кто спросил его, доволен ли он своей судьбой, граф совершенно искренно ответил бы, что никогда не испытывал более полного счастья.
Увы, это было только в первое время.
Тихие радости семейной жизни показались ему вскоре чересчур однообразными.
Ежедневно возвращаясь к себе, он был уверен, что найдет молодую графиню созерцающей свою дочь.
То, что радовало бы другого мужа, как доказательство любви к их ребенку со стороны матери, пожертвовавшей ему всеми удовольствиями и развлечениями светской жизни, производило на молодого графа совершенно иное впечатление.
Эта привязанность Конкордии Васильевны к маленькой Коре бесила его.
Он находил, что его жена очень изменилась к нему, что между им и ей встал этот появившийся на свет ребенок, отнявший у него сердце молодой женщины.
Молодая мать по целым часам играла и возилась со своей ненаглядной девочкой, увлекалась сама придумыванием для нее забав, становясь тоже ребенком, что, впрочем, и немудрено на девятнадцатом году.
Графу становилось это смешным.
За подобным смехом всегда следует скука.
Владимир Петрович захандрил.
Первые радости быть отцом показались ему очень глупыми, а сама семейная жизнь настолько томительно-однообразной, невольно наводящей на мысль, что ее не следовало бы и начинать.
Такое настроение все усиливалось и усиливалось.
Наступил, наконец, день, когда граф нашел свою жизнь невыносимой.
Придя к этому выводу, молодой муж находился уже на краю пропасти, но, однако, удерживался от падения.
Более года прошло со дня свадьбы, и кроме роковой ночи у Кюба на совести графа Белавина не было ни одного упрека. Его бывшие товарищи по кутежам стали относиться с уважением к происшедшей в нем перемене, хотя сначала с легкой усмешкой говорили о графе Владимире, как о верном муже и любящем отце.
Среди веселящегося Петербурга стали даже забывать о нем.