Непростая история

22
18
20
22
24
26
28
30

Кириллу нравилось бывать в студии художника, где угощением порою служил засохший, покоробившийся от времени кусок сыра, но зато радушия и веселья хватало на всех. Товарищи Гриши охотно приняли его в свою компанию: поэтические склонности и интерес к искусству сближали их.

Художник жил в самом центре, на скрещении всех путей и дорог, друзья привыкли забредать к Грише просто так, «на огонек». Когда же он работал и слуховое окошко было завешено плотной шторой, подниматься наверх было бесполезно: хозяин не открывал никому.

...Сойдя с троллейбуса на Пушкинской площади, Кирилл взглянул на знакомое окошко. Увы, штора опущена: художник работает.

— Нам не везет, Лера. К Грише нельзя.

— Ой, как жалко! — Девушка уже хотела видеть художника, так заинтересовала ее история, рассказанная Кириллом.

— Зайдем еще разок, попозже. В такой чудесный вечер Гришка вряд ли будет долго работать. Может, пока перекусим?

Сидящие на лавочке перед памятником Пушкину люди смотрели куда-то вверх. Старик в белой панаме сказал, ни к кому не обращаясь:

— Но как они туда забрались?

— И девочка туда же! — поддакнула его немолодая соседка. — Куда милиция смотрит?

Кирилл, соображавший, в какое кафе зайти, чтобы хватило тех денег, которые у него были, поднял голову. На освещенной заходящим солнцем крыше восьмиэтажного дома он разглядел знакомые фигуры: мужчину в синей, развевающейся на ветру блузе и маленькую девчушку в красной кофточке.

— Ишь, куда залез! — обрадовался он. — Сейчас я его шугану!

Во дворе Гришиного дома Кирилл дважды пронзительно свистнул. Черная всклоченная голова появилась над брандмауэром.

— Да здравствуют поэты! — завопила голова, затем показалась рука, и в Кирилла полетела косточка абрикоса.

— Как залезть? — крикнул Кирилл, сложив ладони рупором.

— С черного хода... А кто с тобой?

Кирилл лишь рукой махнул: там узнаешь.

Пока они поднимались по черной лестнице, пропахшей жареным луком и какой-то кислятиной, Кирилл коротко рассказал о Кате. Некрасивый Гриша постоянно влюблялся в свои модели и, как правило, терпел поражение. Лишь маленькая Катя, работница типографии, помогавшая наносить на камень литографии художника, сумела оценить не только достоинство его работ, но и чудесный, веселый нрав Гриши. А когда она, уступив настойчивым уговорам художника, пришла однажды в его студию позировать и свой первый сеанс начала с того, что начисто вымыла пол и вытерла мокрой тряпкой пыль со стен, Гриша был потрясен. Ничего подобного он еще в жизни не встречал! Вот почему, продолжая ухаживать за девушками, он был предан и верен своей подруге, ее одну Гриша с гордостью представил матери и сестре, ежегодно приезжавшим в Москву. На синем почтовом ящике, прибитом к двери Гришиного «чердака», был нарисован белый голубь, в клюве он держал конверт с надписью: «От Катеньки». Кирилл помнил эту надпись второй год — срок немалый для влюбчивого художника!

Дверь на чердак была открыта. Нагибаясь, чтобы не задеть головою мохнатые от пыли стропила, Кирилл вел девушку к светлевшему вдали слуховому окну. От разогревшегося за день железа веяло жаром, как от печи. Лишь взобравшись на крышу, они вздохнули полной грудью.

— Привет поэту и его музе! — провозгласил Гриша и спрыгнул с трубы, подняв страшный грохот.

Маленькая девушка со смешным, по-детски не сформировавшимся ртом и почти сросшимися на переносице бровями напустилась на него: