— Это и видно.
— Но здесь-то начинается необыкновенное. Вечером как-то я была одна дома, вдруг мне докладывают о приезде… угадайте кого?
— Нельзя ли без загадок!..
— Вы узнаете имя этой дамы только в конце повествования.
— Да будет ли он когда-нибудь? — спросил Гастон.
— Любезный Гастон, вы, кажется, лучше других должны знать, что есть конец всему; нотариус сказал вам это еще прежде меня.
— Недурно сказано, сознаюсь в этом; продолжай, однако.
— Итак, — начала Юлия, — мне доложили о приезде дамы, и дамы большого света. Бедная женщина, получив уведомление моей приятельницы, пришла в отчаяние; не знаю, каким образом она узнала о моей связи с Леоном, но, воображая, что связь наша еще продолжается и что это я послала ей записку, она и приехала удостовериться, точно ли я решилась на такую подлость, в которой, к счастью, я положительно невинна. Мне не случалось видеть, чтобы когда-нибудь женщина страдала так, как страдала моя посетительница, которую можно было принять за ребенка по ее свежести и молодости. Я, разумеется, разуверила ее относительно себя, хотя и не открыла ей настоящую виновницу ее бедствий, и потом посоветовала ей бежать с Леоном.
— Хорош совет, нечего сказать!
— Что же оставалось ей делать?
— Конечно, остаться.
— А муж?
— Он простил бы ее, как всегда прощают умные мужья.
— Другой, может быть, и точно простил бы ее, — возразила Юлия, — но этот, казалось, слишком любил ее, чтобы можно было рассчитывать на его снисхождение; а главное, был любим ею так, что она более всего боялась его упреков.
— Зачем же она обманула своего мужа, если обожала его? — спросил Гастон.
— Вы знаете, что слово «зачем» всегда применимо к женщине, зато «оттого» — не имеет в отношении них ни малейшего смысла.
— Ну что же, наконец?
— Наконец, я утешила несчастное дитя, насколько могла; потому что ее отчаяние раздирало мою душу. Она оставила меня после полуночи, а наутро уехала в сопровождении Леона.
— Хорошо! Но какое же отношение имеет это похождение Леона к отставке де Бриона? — спросил Жирар.
— Как вы думаете?