Спальня, в которой ты, он и я

Все сказанное мной заключалось только в последних словах: «наша профессия». Так уж вышло, что это – единственное, что нас с ним связывало. Ведь, несмотря на большую разницу в возрасте, а особенно – в профессиональном опыте, мы оба были журналистами.

– Не рассказывайте мне сказки про порядочность, улетучивающуюся с возрастом как дым, Эль… Не вам читать мне морали.

И он в свою очередь заговорил намеками. Это «не вам» было адресовано не благоразумной девушке, сидящей перед ним в кафе напротив Лувра, а распутной девице, услугами которой за кругленькую сумму он воспользовался в «Отеле де Шарм» несколько месяцев назад.

Ну все! Тогда-то я и решила рискнуть всем и встать на опасный, может быть, даже гибельный путь, к которому он меня подталкивал:

– В таком случае вам решать, Франсуа, кто из нас, вы или я, расскажет Дэвиду о том, как мы с вами провели ту ночь, после вечеринки, – я пошла ва-банк.

– Вы никогда этого не сделаете, – он чуть встревожился. – Вы слишком многое теряете.

– Ошибаетесь, я уже потеряла главное.

– Что же?

– Иллюзии… о нем… о вас.

Сделав вид, что я рассердилась и собираюсь уйти, я резко поднялась и одернула юбку. Но когда я потянулась за сумочкой, он положил свою ладонь на мою руку и прижал ее к теплым деревянным пластинам маленького круглого столика, за которым мы сидели.

– Подождите…

– Оставьте меня в покое, – сказала я тихо, но твердо, медленно произнося слова.

– Ваша история, которую вы только что рассказали, и в подметки не годится тому, что мне известно о группе Барле…

Маршадо отпустил мою руку, уверенный, что завладел моим вниманием. Действительно, я так и плюхнулась назад, на свой кованый стульчик.

– Правда? – спросила я, предполагая, что теперь он готов сказать больше.

– Правда.

Его плечи вдруг опустились, Маршадо словно сник, прижатый невидимым грузом, как будто заранее устал от того, о чем собрался мне рассказать. Он отвел глаза от арочного пролета веранды, сквозь который на нас подул освежающий ветерок. Он жмурился от ярких лучей солнца, освещавшего нас, без темных очков ему трудно было смотреть на меня прямо.

Мы пересели в тень, и тогда Маршадо устремил на меня долгий и многозначительный взгляд, который я могла истолковать не иначе как: «ты самое худшее и самое лучшее, что со мной когда-либо происходило». Иначе говоря – проклятие, с одной стороны, но и удобный случай, который представился ему, и грех было им не воспользоваться, не откладывая, а именно – обрезать наконец веревку, связывающую его с Дэвидом. Взять реванш. Настал час истины. Он может укусить руку, так долго сгибавшую его шею к полу. Слишком долго.

– Мы ведь договорились, – он перешел почти на шепот. – Мы с вами не встречались, и я никогда не говорил то, что сейчас собираюсь сказать.

– Договорились.