Паника

Ей пришлось отползти назад, подальше от него, на край батута.

– Глупо, – сказала она. – Это было глупо. Давай просто забудем об этом, идет? Не знаю, о чем я думала.

На какое-то мгновение он выглядел обиженным. Но Хезер было слишком стыдно, чтобы обратить на это внимание. А потом он нахмурился и стал выглядеть просто усталым и немного раздраженным, будто Хезер была неуправляемым ребенком, а он – терпеливым отцом. Она вдруг поняла, какой ее видел Бишоп – маленькой. Маленькой сестрой.

– Ты можешь просто сесть? – сказал он голосом уставшего отца. Его волосы торчали вверх, что можно было приравнять к немому крику.

– Уже темнеет, – сказала Хезер, хотя это было неправдой. – Мне нужно отвезти Лили домой. Мама будет волноваться. – Одна ложь поверх другой лжи. Хезер сама не знала, почему сказала это. Может быть, потому, что в тот момент она на самом деле хотела этого – вернуться в настоящий дом, к нормальной маме, которой не все равно, вместо того чтобы идти в машину на стоянке в квартал Мэт.

Ей хотелось быть маленькой и нежной, как особенные рождественские украшения, с которыми нужно обращаться аккуратно. Хотелось быть кем-нибудь другим.

– Хезер, пожалуйста, – попросил Бишоп.

Мир разбивался на цветные кусочки, и она знала, что заплачет, если не уйдет оттуда.

– Забудь об этом, – сказал она. – Серьезно. Забудешь? Просто забудь, будто этого никогда и не было.

Слезы покатились из глаз, как только она отошла на несколько шагов. Хезер быстро смахнула их тыльной стороной ладони; ей нужно было пройти через кучу бывших одноклассников, чтобы добраться до дома Бишопа, в том числе лучшего друга Мэтта, и она бы предпочла умереть, нежели оказаться девушкой, которая плачет на дне рождения своей лучшей подруги. Все подумают, что она напилась. Забавно, как люди, окружающие тебя много лет, могут быть так далеко от истины.

Она вошла в дом через заднюю дверь, остановившись на секунду, чтобы сделать глоток воздуха и постараться взять себя в руки. Странно, но несмотря на то, что большая часть собственности Бишопа была откровенным барахлом, дом был чистый, не захламленный мебелью, и там всегда пахло средством для очистки ковров. Хезер знала, что Кэрол, давняя подруга мистера Маркса, считала двор гиблым местом. Но дом был полностью в ее распоряжении, и она всегда что-то оттирала и приводила его в порядок, крича на Бишопа, чтобы он, ради бога, убрал свои грязные ноги с кофейного столика. Даже несмотря на то, что дом не перестраивался с семидесятых и там по-прежнему лежали ворсистые ковры и странный линолеум в оранжево-белую клетку в кухне, он выглядел безупречно.

У Хезер снова сжалось горло. Здесь было все такое знакомое – стол из жаростойкого пластика; трещина, идущая вдоль столешницы; резные фотографии приклеены на холодильник вместе с магнитами из стоматологических клиник и магазинов бытовой техники. Все это было таким родным, как ни одна вещь в ее собственном доме.

Они принадлежали ей, и Бишоп принадлежал ей. Когда-то.

Но не теперь.

Она слышала шум воды и приглушенные звуки телевизора из гостиной, где сидела Лили. Хезер прошла в темный коридор и заметила, что дверь ванной наполовину открыта. На ковер падал луч света. Она услышала плач, перекрывающий звук текущей воды. Чьи-то темные волосы мелькнули перед ней и тут же исчезли.

– Нэт? – Хезер осторожно открыла дверь.

Вода хлестала из крана, и поток барабанил по фарфоровой миске. Вода, должно быть, уже нагрелась и обжигала, но Нэт все еще терла свои руки и всхлипывала. Ее кожа уже стала раздраженной и красной, как от ожогов.

– Привет! – На какое-то время Хезер забыла о своих проблемах. Она шагнула в ванную, протянула руку и машинально выключила воду. Даже кран был горячий. – Эй! Ты в порядке?

Глупый вопрос. Очевидно, что это было не так.

Она повернулась к Хезер. Ее глаза опухли, и все лицо выглядело странно, как хлеб, который плохо поднялся.