Она каждый день просиживала у мужа полчаса перед своим завтраком, — сиделка его, в это время, ходила обедать. Со времени посещения сына маркиз выписал доктора из Лондона и доктор объявил маркизе, что хотя непосредственной опасности и нет, но симптомы таковы, что почти не дают надежды на полное выздоровление. Когда мнение это было высказано, маркиза и капеллан принялись обсуждать вопрос: следует ли вторично вызывать лорда Гэмпстеда. Сам маркиз не выражал на этот счет никакого желания. Раза три или четыре в неделю в Гендон-Голл посылался бюллетень, в котором яко бы выражалось мнение докторов о состоянии здоровья их пациента; но бюллетень не отличался строгой правдивостью. Ни одному из заговорщиков не хотелось видеть лорда Гэмпстеда в Траффорд-Парке.
— Хочется мне кое-что тебе показать, — сказала маркиза, усаживаясь у дивана, на котором лежал муж. Затем она принялась читать ему письмо, не говоря, что оно анонимное. Прослушав первые строки, он спросил:
— От кого это?
— Я лучше прежде прочту его все, — сказала маркиза и дочитала до конца, не прочтя только подписи.
— Конечно, анонимное, — сказала она, держа письмо в руке.
— Так я не верю ни единому слову, — сказал маркиз.
— Вероятно, а между тем в нем слышится правда.
— Я вовсе не того мнения. Ничего нет хуже анонимных писем.
— Если насчет Гэмпстеда вздор, то, во всяком случае, насчет Фанни — правда. Писавший житель Галловэя, знает Парадиз-Роу, местную таверну. Туда, где Фанни нашла себе поклонника, и Гэмпстед последует за нею. «Свой своему поневоле брат».
— Я не позволю тебе так отзываться о моих детях, — сказал больной.
— Что же мне делать? Разве о Фанни не правда? Если хочешь, я напишу Гэмпстеду, расспрошу его. — Чтоб как-нибудь от нее отделаться, он согласился на это предложение. Милэди, с своей стороны, надеялась, что если лорд Гэмпстед признает факт своей помолвки, это может повести к ссоре между отцом и сыном.
— Что, он еще не убрался? — спросил маркиз, когда жена его встала, чтоб выйти из комнаты.
— Кто?
— Мистер Гринвуд.
— Убрался? С какой стати ему убираться? Никто и не воображал, что он должен был оставить нас теперь. Я так вовсе не вижу зачем ему вообще переезжать. Ему сообщено, что ты не будешь более нуждаться в его услугах, в Лондоне. Насколько я знаю, больше ничего не говорилось.
Больной сердито повернулся на своем диване, но не сделал никаких дальнейших распоряжений относительно отъезда капеллана.
— Он спрашивает, почему вы не выехали, — сказала лэди Кинсбёри священнику, в тот же день.
— Куда мне выехать? — заныл несчастный. — Неужели он хочет сказать, что меня надо выгнать на улицу, когда вздумается, из-за того, что я не могу одобрить поступков лэди Франсес? Я не получил приказания выехать отсюда. Если отъезд мой дело решенное, маркиз, вероятно, прежде сделает какое-нибудь распоряжение.
Лэди Кинсбёри успокоила его, как могла, объяснив, что ему нет никакой надобности немедленно выезжать.
Письмо милэди к пасынку было следующее: