Марион Фай

— У мисс Ватсон было красное лицо, большой чепчик и очки, не правда ли? — сказал Гэмпстед, обращаясь в Марион Фай.

— Я видела однажды мисс Ватсон, — сказала мистрисс Роден, — когда Марион была у нее в пансионе; это была женщина очень маленького роста, с блестящими глазами, она не носила фальшивых волос и всегда имела такой вид, точно сейчас вышла из картонки.

— Она была вполне верна своим убеждениям, как и следует квакерше, — сказал мистер Фай, — надеюсь, что Марион последует ее примеру. Что же касается языка, то, по-моему, наш способ выражения, до некоторой степени, должен согласоваться с нашим образом жизни. Нельзя ожидать услышать с церковной кафедры фразы, приличные на скаковом поле; точно также выражения, может быть, уместные в аристократических салонах, не приличествуют скромным приемным клерков и ремесленников.

— Никогда более не скажу, что что-нибудь «страшно», — сказал Гэмпстед, предлагая мистрисс Роден руку и ведя ее к столу.

— Надеюсь, что он не сердится на отца, — шепнула Марион Фай Джорджу Родену, когда они вместе шли по вале.

— Нисколько. Ничто, в этом роде, не может рассердить его. Если б отец ваш льстил ему или унижался перед ним, тогда он почувствовал бы отвращение.

— Отец никогда бы этого не сделал, — с уверенностью сказала Марион.

Обед прошел очень весело. Гэмпстед и Роден, общими силами, поддерживали разговор. Квакер, может быть, слегка напуганный резкостью своего первого замечания, почти молча уничтожал вкусные яства. Марион совершенно довольствовалась ролью слушательницы, но, может быть, обращала больше внимания на слова молодого лорда, чем на речи его друга. Его голос ласкал ее слух. В его словах звучала ласка, но ей и в голову не приходило, что эти нежные речи исключительно предназначались для ее ушей. Кто не знает маневров, посредством которых мужчина может постараться проникнуть в сердце женщины, почти не говоря с ней? Кто не замечал сочувствия, с каким женщина, сама того не сознавая, принимала это поклонение? Пожатие руки, выразительные взгляды, обычные явления между влюбленными, обыкновенно бывают уже развившимися последствиями прежних признаков, которые оказали свое полное действие, хотя едва понимались в то время, когда происходили. Но Марион, может быть, сознавала, что нечто в роде поклонения заключалось даже в быстрых взглядах, которые ее амфитрион ежеминутно бросал на нее, точно желая убедиться, что если не словами, то мыслями, она принимает участие в разговоре, который несомненно предназначался для нее. Мистрисс Роден, от времени до времени, вставляла словечко скорей в ответ сыну, чем хозяину, но она замечала те электрические искры, которые ежеминутно направлялись в сердце Марион Фай.

— Теперь вам следует просидеть здесь с четверть часа, ради обычая, пока мы будем делать вид, что пьем вино.

Это сказал лорд Гэмпстед, вводя обеих дам в гостиную, после обеда.

— Не торопитесь, — сказала мистрисс Роден, — мы с Марион старые друзья и отлично проведем время.

— О да, — сказала Марион.

— С меня достаточно удовольствия посидеть здесь и всем полюбоваться.

Тут Гэмпстед опустился на колени между ними, делая вид, что поправляет огонь в камине, в чем, конечно, не было никакой надобности. Они стояли одна по одну, другая по другую сторону его и смотрели.

— Вы портите огонь, лорд Гэмпстед, — сказала мистрисс Роден.

— Уголь на то и создан, чтоб его шевелить. Я в этом твердо убежден. Возьмите-ка щипцы, толкните ими уголья. Благодаря этому процессу вы навеки будете чувствовать себя здесь дома.

Он подал щипцы Марион.

Ей ничего не оставалось как взять их. Она взяла, покраснела до корней волос, приостановилась на минуту, а затем толкнула уголья, как этого от нее требовали.

— Благодарю, — сказал он, продолжая стоять на коленях у ее ног и взяв от нее щипцы, — благодарю. Теперь вы навсегда свой человек в Гендон-Голле. Никому, кроме друга, не позволил бы я шевелить у меня огонь в камине. — С этим он встал и медленно вышел из комнаты.

— О, мистрисс Роден, — сказала Марион, — как мне жаль, что я это сделала.