Валентина. Тайные желания

22
18
20
22
24
26
28
30

Синьор Бжезинский вернулся. Белль еще не видела его, но слышала, как ночью он расхаживал по дому и кричал на Ренату за то, что неправильно приготовила мясо. «Он ждет случая избить меня, – думает она, – но этого нельзя допустить». Не потому, что она боится, просто хочет защитить Сантоса. Белль знает: любовник сдержит слово, если увидит хотя бы еще один синяк на ее теле.

«Я сбегу», – решает она, проснувшись утром. Ночью ей приснился прекрасный сон, в котором она и Сантос были вместе далеко-далеко от Венеции. Белль в меховой шубе, под ногами скрипит снег, Сантос рядом с ней. Пар их дыхания сливается в облако, когда они, задрав головы, смотрят на пестрые купола собора Василия Блаженного в Москве. В ее ладони внутри кармана шубы зажат изумруд Романовых, они похитили его у коммунистов. Или они где-то в тропических краях, плывут на его белоснежной шхуне и делают остановку на Кубе, где проводят ночь, танцуя и играя в карты с какими-то мрачными личностями, и чудом спасаются со всем выигрышем. Да, удача была бы на их стороне, потому что, когда два человека созданы друг для друга, везенье им дается на двоих.

Открывается дверь, и с завтраком на подносе входит Пина. Белль садится на кровать, взбивает подушку, засовывает ее за спину и чувствует себя так хорошо, как не чувствовала уже целую вечность. Настало время нарушить клятву. Да и что это за клятва, если тебя вынудил ее дать умирающий отец? «Это обычный шантаж, – рассуждает Белль. – Пора жить для себя и перестать чувствовать ответственность за мать».

Она смотрит на поднос, который поставила себе на колени. Молочный чай в чашечке из тонкого венского фарфора, аккуратные треугольные бутерброды, яйцо всмятку в серебряной подставке. Она разбивает скорлупу ложечкой. Но вдруг ощущает тошноту, поспешно отставляет поднос и встает с кровати.

– Сударыня, вы здоровы? – Пина, раздвигая шторы, стоит у окна.

Белль кивает, не в силах говорить, и бросается сломя голову в туалет. Она едва успевает добежать до унитаза, когда ее выворачивает.

Пока она сидит на корточках возле унитаза, в туалет врывается Пина.

– Сударыня, вы заболели!

– Не знаю, Пина. Минуту назад я себя прекрасно чувствовала. Это из-за яйца. Меня начало тошнить от него.

Она прижимает ладони к холодному черно-белому кафелю на полу, а потом ко лбу. Температуры нет.

– Вам нужно еще полежать. Отдохнуть.

Белль поднимается, покачиваясь, прислоняется к раковине и смотрит в зеркало на свое бледное лицо.

– Нет, мне нужно идти.

Она видит в зеркале взгляд Пины. Лицо молоденькой девушки горит огнем. «Ей известна моя тайна, – думает Белль. – Я совсем не знаю эту девочку, но доверила бы ей свою жизнь».

– Скажи, Пина, – обращается к ней Белль, начиная накладывать макияж, – ты скучаешь по своему дому на Сицилии?

Девочка кивает, в глазах – тоска, губы печально сжаты.

– Я помню, как ты пела мне на своем диалекте. Это было очень красиво. – Белль подается вперед, подводит брови. Ее все еще подташнивает, но это не помешает сегодня встретиться с Сантосом. – Твои родители живут еще на Сицилии?

– Моя мать умерла, сударыня, у отца теперь новая жена и семья.

– О, какая жалость, Пина. – Так вот почему девочка никогда не ездит домой по выходным, вот почему ее не навещают родственники.

Она смотрит на Пину. Горничная так молода. Ей почти столько же, сколько было самой Белль, когда она вышла замуж.