Волк в ее голове. Книга II

22
18
20
22
24
26
28
30

Диана молчит, и моя поднятая рука немеет от напряжения.

Мы сворачиваем за «Пельмешку» — из дверей расползаются ароматы мясного бульона — и, когда впереди показывается жёлто — синяя вывеска «ФОТОМИР», я спрашиваю уже тише:

— Ты понимаешь, в кого превращаешься?

— Вместо нравоучений лучше бы позвонил, — с досадой отвечает Диана, — года так ДВА назад.

— Да ну? А может, стоило пореже играть в молчальницу?

Она останавливается у стеклянных дверей «ФОТОМИРа», будто резко вжимает тормоз в машине. Руки её приподнимаются по инерции, опускаются; на лице выступают желваки.

— Иди. Ты. На хер. — Диана бьёт меня в плечо, и это больно. — На хер.

Она снова ударяет, ещё сильнее. Краем глаза я замечаю беременную женщину, за которой мы занимали, у стойки обслуживания «ФОТОМИРа». Розовощёкий сотрудник, похожий на купидона с картин Возрождения, отдаёт ей чек и фирменный сине-жёлтый пакет.

— Прекрати драться! Ди…

— Прекрати быть уёбком!

— Наша очередь!

Диана поджимает губы и оглядывается. Тощий диакон, сверкая позолотой на зелёном стихаре, встаёт с диванчика для посетителей и переходит на место беременной. На наше место.

В солнечное сплетение вонзаются иголочки страха. Когда я шагаю внутрь салона, нос забивают вонь озона, тонера и раскалённого пластика.

— Молодые люди, ведите себя прилично, — строго говорит диакон. — Если люди говорят на мате, их уровень где-то у дна, они превращаются в подонков.

Чёрные глаза Дианы мрачнеют, губы сжимаются, но ответ звучит на удивление сдержанно:

— Я занимала за ней. — Она показывает в сторону дверного проёма, за которым скрылась беременная.

Купидон неприятно осклабивается и гнусавым тенором предлагает:

— Давайте, девушка, уж уступим святому отцу. Видно же, на богослуже…

— Я. Занимала. За ней. — В голосе Дианы проступают глухие нотки, но диакон не слышит или не слушает и замечает с той же строгостью:

— Спешка, молодые люди, до добра не доводит. Из тех, кто с чернильными пятнами на руках…