Леонидас прикрывает глаза и долго молчит. Наконец он поворачивается к Валентину, который встал рядом и тянет руку к небу.
— Ты что-то хотел?
— Да. Не знаю, с чего вы грубили моему деду, но ему сейчас плохо. В следующий раз, пожалуйста, ведите подобные разговоры через меня.
С минуту Леонидас смотрит на Валентина: молча, тупо, будто не понял слов. Наконец устало трёт глаза.
— Валентин, милый друг… во-первых, я твой классный руководитель. Я тебя старше. Как и где вести разговор с твоим дедушкой, я, как взрослый человек, решу сам.
— Вы это Богу скажите, — выскакивает у меня.
Леонидас с удивлением оглядывается.
— Что-что?
— Богу! — с напором повторяю я. — Когда вас судить будут на том свете, вы Богу скажите, что вы старше. И что вы классный руководитель. И что это даёт вам право говорить, как вам хочется и с кем вам хочется.
На секунду или две воцаряется гробовая тишина. Воздух будто электризуется, моё лицо сводит от напряжения, живот скручивает…
— Во-вторых. — Леонидас спокойно смотрит на меня. — Жду доклад. Принесёшь, тогда исправлю двойку.
Валентин открывает рот, поднимает руку, но Леонидас отрезает:
— Оба — свободны.
Он демонстративно идёт к бараку, а я не двигаюсь, я до эйфории ошалел от собственной наглости.
— Лихо ты вжарил. — Валентин поворачивается ко мне и с тревогой всматривается в пятно. — Тебе не надо в больницу? К хирургу, там, к патологоанатому?
Доля истины в этом присутствует: Артур Александрович ощутимо подтекает. Может, и впрямь к врачу? А Диана со своей конспирацией и топором пусть отправляется подальше. Скажу, порезали бандиты, или нож соскочил с хлеба, или инопланетяне изучали человеческую анатомию…
Пауза затягивается.
— Все путём. — Моё лицо изображает безмятежность. — Чё там в бараке?
Я направляюсь за Леонидасом. Валентин следует за мной и по-прежнему таращится на пятно крови.
— Там дохлая мышь, и она как-то подозрительно на всех смотрит. — Он задумывается и добавляет: — В церкви есть аптечка.