— Если так важно, я её видела.
Я удивлённо вытаращиваюсь на дверь.
— Кого? — глухо спрашивает батя. — Мила, иди в комнату!
— Да учительницу пропавшую, — говорит антилопка. — Рассказывала же…
— Ты её откуда знаешь?! Мила!
— Не… ну просто видела, а потом… потом это объявление…
— А где вы её видели? — вклиниваюсь я.
— Мила! Не разговаривай с ним!
— А чё такого? — отвечает девушка. — Она на почте ругалась, ты бы не запомнил?
— Когда? Во сколько? — тараторю я. — Из-за чего?
— Мила, не смей!
— Да в чём проблема-то? — удивляется она. — Конец месяца был. Двадцать… двадцать восьмое или двадцать девятое.
Рычание. В щели под дверью двигаются тени, словно батя мечется туда-сюда, и постепенно сменяются тенями другими — в прихожей дома Дианы, за малиновой курткой и ловушкой снов.
Двадцать девятого? День, когда Вероника Игоревна исчезла. Когда я подходил к её дому и заглядывал в приоткрытую дверь. Что там скрывалось? За порогом, в полумраке?
— Сына, ты так и будешь меня мариновать?
— Пап… — Я хмурюсь, мысленно ворочая так и эдак слова о почте. — Всё норм. Не пережи…
— «Норм»? — выдавливает батя тихо-тихо, словно ему не хватает кислорода. Переводит дыхание, и голос за дверью наливается сталью: — А когда это «норм» настанет? Когда мне перестанут падать смски про твои параши? Про то…
— Возьми и отпишись… — Я закатываю глаза.
— … что ты снова опоздал?
— Отпишись от смс через…