Первой весточкой об этих замечательных переменах стал коммуникатор, который однажды принёс курьер. Недорогой, явно купленный с рук аппарат, простенький и пошарпанный, но её! Да ещё с несколькими кредами на счету. Пэм долго осваивала мудрёную технику, сверяясь с приложенной инструкцией, пару раз нажала куда-то не туда и страшно испугалась, думая, что сломала. Потом разобралась. Коммуникатор она хранила дома, спрятав за спинку дивана. Комм был самой ценной вещью Памелы, причем не столько даже потому, что дороже у нее, действительно, ничего не было, сколько потому, что вечерами на этот коммуникатор звонил сын. И Пэм могла с ним разговаривать. Долго! Иногда чуть не четверть часа. Как она была счастлива! Казалось, счастливее стать уже нельзя.
Пэм ошиблась. Она вообще была никудышным прогнозистом. Три года назад Рекс приехал домой. Пэм переживала очередной тоскливый вечер, но тут в дверь постучали, а когда хозяйка открыла, на пороге стоял её сын. Её взрослый, такой красивый, похожий на отца сын.
Следующие пять дней Памела жила в раю. Эти дни она вспоминала каждый вечер. Рекс принес огромную сумку еды, еды, а не сублиматов! Он настоял, чтобы Пэм взяла отпуск на пять дней, и оплатил его, он водил ее в магазин, купил ей новую одежду, они даже ходили в кафе!
Сперва Пэм напугалась — откуда у него столько денег? Потом успокоилась — от сына исходила непоколебимая уверенность в себе и в том, что он делает. К тому же, это ведь был её Рекс! Памела знала: он никогда не сделает ничего плохого. Он очень хороший мальчик. Она так ему и сказала. Сын в ответ только рассмеялся: «Где-то я уже такое слышал». Он вообще очень изменился, но мать видела, что эти перемены к лучшему: он стал не такой застенчивый и замкнутый, на него засматривались девушки, а главное — он выглядел счастливым. Задумчивым, но счастливым. Пэм никогда ещё не чувствовала себя настолько гордой.
Уезжая, сын оставил ей денег. Настоящих денег на карточке, а не на расчетном счете работника. Она даже не знала, сколько их там, догадывалась только, что много. На них можно было снять жилье получше, можно было купить хорошей еды… Рекс так и велел поступить, и мать даже покивала, соглашаясь и плача от благодарности. Но когда сын уехал, тут же спрятала карточку за спинку дивана — к коммуникатору, о существовании которого до сих пор никто не знал, даже подруги на работе.
Пэм привыкла к своей тесной комнатушке, в которой прожила всю жизнь, привыкла к сублиматам, она вообще не понимала, как можно тратить огромные деньги на еду, пусть даже такую вкусную. Она привыкла жить в рабочем районе, и пусть карточка была пропуском наружу — там, снаружи, было страшно. А самое главное, Памела привыкла работать. Двенадцать часов ежедневно. Потому что после работы дома ждало только унылое одиночество — тесная, но всё равно слишком большая для одного человека комната, диван, телевизор и тишина. Тишина, с которой удавалось мириться лишь потому, что иногда ее нарушал негромкий сигнал коммуникатора. Пэм прислушивалась к тишине, ждала. И это ожидание стало частью её одинокого и давно уже бессмысленного существования.
Пожилая женщина сорока трех лет от роду, сутуловатая, с натруженными руками, некогда привлекательным, но теперь осунувшимся лицом, с густой сединой в волосах, она казалась себе зыбкой тенью, отголоском жизни, которая лишь промелькнула перед глазами и уже клонилась к закату.
— Пэм? Пэ-э-эм? Ты долго так стоять будешь?
Памела вздрогнула и закрыла дверцу шкафчика.
— А? — обернулась она к уже переодевшейся сослуживице. — Что?
— Чего ты в шкаф таращишься? — спросила Соня — грузная сорокачетырехлетняя коллега Пэм. — Может, пойдешь сегодня со мной? Посидишь, послушаешь Преподобного… Он дело говорит, и на душе легче становится. После него лучше даже, чем после шоу «Корпорация любит нас».
— Нет, — слегка передернулась Памела. — Не хочу.
— Ну и зря, — сказала с упреком Соня. — Всё дом да работа, работа да дом. Даже телевизор не смотришь почти. Потому и такая грустная постоянно. А надо выходить куда-нибудь.
Памела упрямо повторила:
— Не хочу.
Соня уже года три ходила на проповеди Преподобного Мэддока, который вещал о величии и бессмертии Корпоративного Духа, о его спасительной силе и прочем таком. Раньше Соня и Пэм дружили, пока увлечение Сони Корпоративным Духом не переросло в настоящий фанатизм — она стала носить с собой просветительские брошюрки с фальшиво улыбающимися людьми на обложках, купила логотип «Виндзора» на цепочке, бормотала молитвы перед началом рабочего дня и после его окончания…
Это было неудивительно: муж Сони травмировался четыре года назад на производстве — сорвался со строительных лесов, сломал позвоночник. Соня неделю проплакала, но ей всё равно пришлось отвезти Чака в пункт эвтаназии — денег на лечение у них не было, а единственная дочь была направлена куда-то за три сектора и терпела такую же нужду. Она даже не смогла приехать на похороны. Одним словом, Соня была не менее одинока, чем Памела.
Только вот у Памелы был коммуникатор и банковская карточка за спинкой дивана. А у Сони — лишь долги, тоска и одиночество. Как у девяноста девяти процентов работников их фабрики. Даже удивительно, что её, в отличие от Пэм, всё это не угнетало. Может, именно потому Соня ходила на проповеди Преподобного Мэддока? Ведь они были такими же слащавыми, как ток-шоу по телевизору, с той лишь разницей, что вместо недосягаемого ведущего их проводил обычный человек, проникшийся Корпоративным Духом и понимающий своих прихожан.
Тем не менее, Пэм подругу не понимала. Ей становилось жутко оттого, что нищие, работающие по двенадцать часов в сутки люди даже не задумываются о том, как убого живут! Их не давила тяжесть каждодневной изматывающей работы, не расстраивало безденежье, они будто не тосковали по детям и внукам, собирались, слушали проповедь, а потом пели всякие идиотские песни с идиотскими же улыбками на лицах. Это было так глупо! И всё-таки… всё-таки иногда Памела им завидовала.
— Позови Хелен, — посоветовала Пэм Соне. — Она ведь раньше ходила с тобой, и ей нравилось на собраниях.
ebooksa