Жена между нами,

«Эмма». Я способна только повернуть голову так, чтобы в поле моего зрения попали осколки фарфора. Я вижу разбитые куски статуэток – безмятежно улыбающаяся белокурая невеста и ее красивый жених. Это была фигурка на торт.

Возле нее стоит на коленях Ричард. Его взгляд пуст, по лицу на белую рубашку течет струйка крови.

Я делаю болезненный вдох, потом еще один. Агрессию будто выкачали из моего бывшего мужа, как воздух. Волосы упали ему на глаза. Он неподвижен.

Кислород понемногу возвращает силы в мое тело, но горло кажется таким опухшим и болезненным, что я не могу сглотнуть. Мне удается сдвинуть свое тело назад и принять сидячее положение, осев спиной на стену коридора.

Эмма торопливо подбегает ко мне. Она босиком и, как и я, затянута в белое платье-футляр. Ее свадебное платье.

– Я услышала крик… вышла посмотреть… но тут… Что случилось?

Я не могу говорить. Я могу только всасывать в себя воздух мелкими жадными глотками.

Я вижу, как ее взгляд опускается на мою шею.

– Я звоню в «скорую».

Ричард остается неподвижен, даже когда в дверях появляется Морин и потрясенно вскрикивает.

– Что происходит?

Морин смотрит на меня – на женщину, которую она вычеркнула из жизни как неуравновешенную, как списанную за ненадобностью жену брата. Потом она смотрит на Ричарда, человека, которого поднимала на ноги и которого любит, несмотря ни на что. Она идет к нему, протягивает руку и касается его спины.

– Ричард?

Он поднимает руку ко лбу, а потом долго смотрит на красное пятно у себя на ладони. Он кажется до странности отрешенным, как будто в состоянии шока.

«Я не выношу вида крови». Это было в числе первых вещей, которые он мне сказал. Я внезапно понимаю, что какую бы сильную боль ни причинял мне Ричард, он не допускал, чтобы у меня шла кровь.

Морин торопливо бежит в квартиру и возвращается с комом бумажных полотенец. Потом встает перед ним на колени и прижимает полотенца к его ране.

– Что происходит? – в ее голосе появляется строгость. – Ванесса, почему ты здесь? Что ты с ним сделала?

– Он душил меня, – я говорю хрипло, и кажется, что с каждым слогом один из осколков фарфора царапает мне горло.

Я должна наконец произнести эти слова.

Лицо у меня искажается, я пытаюсь говорить громче.