– Мама была как ураган, – говорю я, и мне даже удается улыбнуться. – В раковине всегда лежали горы кастрюль и сковородок, столы покрыты оливковым маслом или хлебными крошками, помнишь? А пол! У меня носки едва ли к нему не прилипали. Она не разделяла распространенного убеждения о том, что в процессе нужно за собой убирать, – я достаю из большой керамической миски на столе луковицу. – Но еду, конечно, она готовила превосходную.
Когда дни выдавались хорошие, мама творила изощренные обеды из трех блюд. Наши книжные полки были уставлены потрепанными томами Джулии Чайлд, Марселлы Хазан и Пьера Франи, и я часто заставала ее листающей один из них с той же увлеченностью, с которой я поглощала «Хроники Нарнии».
– Ты, наверное, была единственной в мире пятиклассницей, которой в какой-нибудь обычный вторник доводилось обедать домашней говядиной по-бургундски и лимонным тартом, – сказала тетя Шарлотта.
Я переворачиваю куриные грудки, и сырая сторона взрывается шипением на раскаленной сковороде. Перед моими глазами встает мама с взъерошенными от жара волосами; громко напевая, она со стуком опускает сковородки на плиту или шинкует лук.
– Ну-ка, Ванесса! – говорила она, заметив меня в дверях. Она порывисто кружила меня в объятиях, потом высыпала немного соли на ладонь и бросала в сковороду.
– Никогда не следуй рецепту дословно, – говорила она мне. – Всегда старайся привнести что-нибудь свое.
Я знала, что подобные вечера означали приближение катастрофы, что ее энергия быстро иссякнет. Но что-то в свободе каждого ее движения, в этом чистом штормовом наслаждении жизнью было величественным, хотя и пугало меня, когда я была ребенком.
– Она была нечто, – говорит тетя Шарлотта. Она поставила локоть на стол, выложенный голубой плиткой, и подперла ладонью подбородок.
– Это правда, – я рада, что мама была еще жива, когда я выходила замуж, и в каком-то смысле я благодарна судьбе за то, что она не увидела, чем закончился мой брак.
– Тебе тоже нравится готовить? – тетя Шарлотта внимательно наблюдает за мной. Как будто изучает. – Ты так на нее похожа, и голос у тебя почти такой же, мне даже иногда кажется, что это она сидит в соседней комнате.
Может быть, у нее на языке вертится другой, невысказанный вопрос? Мамины приступы стали серьезнее, когда ей было за тридцать. Примерно столько же, сколько мне сейчас.
Выйдя замуж, я почти перестала общаться с тетей Шарлоттой. Виновата в этом была я. Мой случай был еще более тяжелым, чем у моей матери, и я понимала, что тетя Шарлотта не может просто так прибежать и сразу все исправить. Я слишком далеко зашла. Во мне сейчас почти невозможно узнать ту живую, полную надежд девушку, которой я была, когда выходила замуж за Ричарда.
«В последнее время она была просто ужасна», – сказала Хиллари. Она права.
Интересно, преследовали ли маму навязчивые идеи во время ее приступов? В такие дни, когда она забиралась в постель, я представляла себе, что разум ее пуст – онемел. Но мне теперь этого не узнать.
Я предпочитаю дать ответ на более простой вопрос:
– Меня это не раздражает.
«Ненавижу готовить», – думаю я про себя, равномерно нарезая лук на аккуратные полукольца.
Когда мы с Ричардом только поженились, я не имела никакого представления о кулинарии. До замужества мои ужины состояли преимущественно из китайской еды или, если весы были ко мне неблагосклонны, низкокалорийных замороженных обедов. Иногда я вообще не ужинала, а просто закусывала бокал вина крекерами с сыром.
Но негласная договоренность между нами предполагала, что после того как мы поженимся, я каждый вечер буду готовить Ричарду ужин. Я собиралась уйти с работы, поэтому это казалось само собой разумеющимся. Я чередовала курицу, стейк, ягненка и рыбу. Ничего особенного – что-нибудь белковое, что-нибудь углеводное и овощи, но Ричард, кажется, ценил мои усилия.
В день приема у доктора Хоффман, когда Ричард узнал, что я была беременна в колледже, я впервые попыталась приготовить для него что-нибудь необычное.
ebooksa