Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

– Да нет. – Эмиль ещё больше вышел из себя. – У нас прорвало канализацию и всё затопило. Вы должны приехать.

– А что это вы по-русски говорите? – сварливо спросил его невидимый собеседник, перейдя вдруг на азербайджанский.

– Как могу, так и говорю, – отрезал Эмиль. – При чём здесь это? Вы обязаны приехать и всё починить.

Они прождали полдня, но никто так и не приехал. Последствия халатности были печальны. Потоп, не найдя в подвале офиса должного простора для размаха, выбрался на улицу. Огромная зловонная лужа поползла по дорожному полотну, и машины на полной скорости въезжали в неё, омываясь испражнениями всего города. Тут уже стало не до шуток: вызвали начальника канализации и ткнули его носом в лужу, как котёнка – «кто это сделал?!». Начальник понял, что место под ним начинает гореть, собрал воедино всё отпущенное ему природой самообладание и невозмутимо ответил:

– А что это вы меня обвиняете? Это водопроводная вода.

Ложь была очевидна, но балаган обещал стать интересным, поэтому для порядка вызвали ещё и начальника водопровода. Бедолага чуть не задохнулся от возмущения и попытался уличить коллегу в злостной клевете, но тот с пафосом закричал:

– Клянусь здоровьем своей матери, это водопроводная вода! Принесите мне стакан!

Шокированные таким поворотом дела, сразу несколько человек ринулись за стаканом. Стакан был торжественно поднесён, и, под восхищёнными взглядами собравшейся толпы, начальник канализации зачерпнул смердящей коричневой жидкости и залпом выпил её до дна. Толпа разразилась бурными аплодисментами и криками: «На бис!» Начальник водопровода осел на ступени офиса. Всё пошло прахом. Он только начал строить третью дачу! Аллах, за что ему это?! Разумеется, с должности его попёрли.

Эмиль пропустил представление. Он поехал домой, потому что его обувь и джинсы были безнадёжно испачканы. В метро на него косо смотрели и старались держаться подальше, благо до часа пик было ещё далеко. И только по дороге он вспомнил разговор недельной давности. Заворожённый изяществом, с которым его собственное проклятье обернулось против него, Эмиль позвонил Бану и рассказал ей о потопе.

– Тебе не следовало проклинать Веретено, – быстро сообразила она.

– Да, видимо, не следовало. И ты будь с ним осторожна.

– Мне ничего не сделается, я люблю его и поэтому могу проклинать сколько захочу.

Это была неправда. Неудачи и странности преследовали её с тех самых пор, как Бану обнаружила в себе любовь, поселившуюся в ней, как гигантский инопланетный хищный червь в заброшенном туннеле метро. Царапины, нанесённые котом, так и не зажили, вынуждая Бану тратить столько бинтов, что их хватило бы на целую мумию. В довершение всех бед она, не получая энергетической подпитки от своего божественного любимого, так расстроилась, что заболела гриппом и пропустила неделю танцев. Когда она вернулась, Веретено было уже там – загоревшее и посвежевшее. Увидев Бану, он подскочил к ней и начал молча таращиться с явным укором во взоре. Бану не выдержала и пробормотала:

– Не смотрите на меня, я после болезни.

– После болезни? – недоверчиво переспросил он и ничего больше не сказал.

Однажды, случайно оставшись без партнёра, Бану методом исключения досталась парню, давно хотевшему с ней выступать на чемпионате, но получившему отказ от самого Учителя, который счёл его слишком слабым для Бану. Ей самой показалось, что можно было бы с ним выступить – от безысходности. Бану с Вагифом (так звали её новоиспечённого партнёра) подошли к Веретену за благословлением.

– Я хочу выступать с Бану, – без обиняков заявил Вагиф.

– Очень хорошо. А Бану хочет с тобой выступать? – Веретено так и впилось в неё глазами, и Бану на мгновение показалось, что этим взглядом он пытается отговорить её от опрометчивого поступка.

– Я не против.

– Ура-а-а!!! – оглушительно заорало Веретено, вскочило на ноги и так хлопнуло Вагифа по спине, что у того осталась вмятина между лопаток. – Обидишь её – обижу тебя, женишься – полюблю. Только чтобы жениться, надо ещё её уговорить. – Веретено снова посмотрело на Бану странно. А Бану почувствовала горькую досаду. Любая матримониальная тема выводила её из равновесия, а в сочных фиолетовых устах Веретена – тем более. Он любил хвастать тем, что в его школе познакомились и поженились тринадцать пар. Когда он упомянул об этом впервые, Бану пробормотала: