Любовь никогда не перестает

22
18
20
22
24
26
28
30

— У нее нет родителей, у нее вообще никого нет, только старый дед. Ему они пока ничего не говорили. Оватика считает… считает, что лучше подождать, — запнувшись, проговорила Марти.

— Подождать, значит? — переспросила матушка. — Может быть, у них хватит ума этого не делать? Может быть, мы просто не все знаем?

— Не знаю, — сказала Марти, боясь по неосторожности сболтнуть лишнее. — Судя по словам Томми, дедушка очень стар и болен, ему осталось недолго. Думаю, она просто не хочет его огорчать. Хочет подождать, пока его не станет. Вот что я думаю.

— Господь милосердный! — воскликнула матушка, чуть не плача. — Что же нам делать?

Марти вздохнула и откинулась на спинку кресла. Кто она такая, чтобы давать советы матушке Грэхэм?

— Знаете, мне кажется, — наконец сказала она, взвешивая каждое слово, — выбор у вас не большой. Вы можете воспротивиться этому и при этом потерять Томми либо примириться и принять невестку-индианку.

Марти заглянула в лицо матушки, которая шагала взад-вперед, от плиты к столу. Внезапно та остановилась и расправила плечи.

— Марти, — сказала она, — мне кажется, есть еще третий путь. Я не стану возражать и не собираюсь мириться с этим. Я буду молиться.

— Молиться? О чем?

— А ты как думаешь? — Обычно невозмутимая, матушка захлебывалась словами. — У них ничего не выйдет, Марти! Я не хочу, чтобы Тому было больно. Чтобы у него появились дети, которые не знают, чьи они внуки, потому что они и не белые, и не цветные. Этого нельзя допустить, Марти.

— Но если речь идет о молитвах, матушка, — тихо и медленно заговорила Марти, — будете ли вы просить о помощи? Чтобы Господь помог им обоим? Или вы хотите, чтобы Он просто отдал приказ?

Матушка ссутулилась, по щекам у нее потекли слезы. Она не вытирала их. В конце концов буря в ее душе утихла, и она немного успокоилась. Она сидела напротив Марти, опустив голову.

— Ты правильно поняла меня. Мне очень хочется, чтобы Господь остановил их. Я боюсь, Марти. Правда, боюсь. Чует мое сердце, добра из этого не выйдет. Я стану молиться, молиться день и ночь. И хотя мне это нелегко, буду повторять: «Да свершится воля Твоя» — и я хочу, чтобы так и было. Но вот что я тебе скажу, Марти. Я не верю, что Господь желает, чтобы люди с разным цветом кожи женились и рождали детей, которые не ведают, какого они роду-племени. Не думаю, что Господу угодно вносить смятение в умы людей и смешивать народы, что Он желает множить изгоев, жизнь которых — одно страдание. Как Он может хотеть такого, Марти?

Матушка не ждала ответа на свой вопрос. Она сидела, беспокойно потирая загрубевшие от работы руки.

— Мы непременно обсудим это с Беном, — сказала она наконец. — А потом вместе поговорим с Томми: может быть, нам удастся его образумить. Он хороший парень, Марти, и голова на плечах у него есть. Он поймет, что добром это не кончится — ни для него, ни для нее.

Марти хотелось, чтобы матушка оставила дверь хоть чуточку приоткрытой, чтобы не закрывала ее так плотно, но она не возражала, а только кивала. Она чувствовала, что не сделала того, зачем приехала, не смогла помочь Томми. Да и кто она такая, чтобы разобраться в том, что случилось? Если матушка не права, Господь откроет ей глаза, но на это нужно время.

Бедный Томми! У Марти болело за него сердце. Она чувствовала, что при любом раскладе мальчику придется нелегко. Если бы она знала, как уберечь его от беды! Марти надеялась, что Кларк уже закончил свои дела и едет домой: после тяжелого разговора она чувствовала себя неловко. К тому же ей очень хотелось рассказать обо всем мужу.

Глава семнадцатая. У Ванды

Марти возилась на кухне, стряпая любимое лакомство Кларка — пирожки с яблоками. Со двора прибежал запыхавшийся Клэр, подтащил к столу табурет, залез на него и некоторое время молча наблюдал за работой матери.

— Ты сердишься на папу? — спросил он, глядя на нее снизу вверх.