— И он так красиво поет…
— Да, петь он умеет.
— Кларк, о чем он говорил?
Кларк от души расхохотался.
— Провалиться мне на этом месте, если я хоть что-нибудь понял, — наконец сказал он, вытирая слезы.
— Ты тоже не понял?
— Ни бельмеса. Сомневаюсь, что его поняла хоть одна живая душа.
— Я-то думала, одна я такая бестолковая, — растерянно призналась Марти, и Кларк снова засмеялся.
— Знаешь, — сказал он, немного успокоившись, — вроде бы наш священник изъяснялся насчет того, что человек — это особое создание и предназначение у него особое, но вот что за предназначение — я так и не взял в толк. «Выполнить свое высокое предназначение» — это он твердил беспрестанно. Но что именно он имел в виду, я не понял.
Марти молчала.
— Может быть, он объяснит это в следующее воскресенье, — предположила она. Марти тут же решила, что будет молиться за его преподобие: пусть он найдет общий язык с жителями округи и поймет их нужды. Ей так хотелось, чтобы ее дети — как и все остальные дети — теперь, когда у них есть собственный пастор, получали духовную пищу и воспитание.
Убирая со стола после ужина, Марти услышала во дворе топот копыт. Она выглянула в окно и увидела Томми. Он быстро спрыгнул с лошади, и прежде чем юноша вошел в дом, Марти успела заметить, что на нем буквально лица нет. Она поспешила к дверям.
Том был очень бледен, его губы дрожали.
— Можно войти? — спросил он, тяжело дыша.
— Ну конечно, Томми, — сказала она. — Что стряслось?
— Я уезжаю.
— Уезжаешь? Куда?
— Я еду на запад.
— Почему? Что случилось?
— Сегодня утром я получил записку от Оватики. Мы должны были встретиться как обычно, но она не пришла. Я ждал, но ее все не было. Тогда я начал волноваться и решил, что должен отыскать ее во что бы то ни стало — пусть даже ее дед узнает обо мне. В результате я нашел кучку камней, а под ней — вот это письмо.