Нова. Да, и Гоморра

22
18
20
22
24
26
28
30

— Эй, малой, что случилось?

Когда я наконец взял его на руки, он уткнулся зареванным лицом мне в ключицу:

— Ох, па, па! Он сумашечий, он сума-а-а!

Голос перешел в визг и потонул в рыданиях.

— Кто сумасшедший, а, малыш? Ну скажи своему па.

Я направился к пластиковому сооружению, и Антони всю дорогу держался за мое ухо и плакал.

В одну прозрачную стенку вделали дверцу и заперли на замок с комбинацией из двух цифр, который должен был предотвратить именно то, что сейчас случилось. Антони, видно, подсмотрел комбинацию, когда старшие ребята открывали дверь, а может, просто подобрал.

Один молодой ленивец выбрался из экологариума и прополз по песку фута три.

— Смотри, па! Он меня укусил! Он сумашечий. Па, он меня укусил!

Антони перешел с рыданий на всхлипы и показал мне распухшее синее место на запястье; в середине виднелся полумесяц ранок, похожих на булавочные уколы. Затем нетвердой рукой указал на зверька.

Тот дрожал и ронял кровавую пену с губных заслонок. Он непрестанно и тщетно рыл песок неуклюжими лапками с присосками на концах. Глазки были втянуты внутрь. Вот он упал, дрыгая лапками, попытался встать — дыхание выходило словно из клапана.

— Он не переносит жару, — объяснил я и нагнулся, чтобы поднять зверька.

Тот щелкнул зубами, и я отдернул руку:

— У него солнечный удар, малой. Да, он сошел с ума.

Зверек вдруг очень широко открыл рот, выдохнул весь воздух и больше не вдыхал.

— Ему уже не больно, — сказал я.

Еще два крохотных ленивца подползли к двери, положили передние лапки с присосками на порог и глядели на волю блестящими черными глазками. Я оттолкнул их назад куском ракушки и закрыл дверцу.

Антони не отрываясь глядел на пушистый шарик, лежащий на песке.

— Он уже не сумашечий?

— Он мертвый, — сказал я.