Нова. Да, и Гоморра

Сэнди сидел на полу, повесив голову. От него воняло.

— Слушай… — сказал я, возвращая грузозахватчик на место с помощью той же перчатки. — Если ты хочешь спрыгнуть с Края, пожалуйста. В заборе куча дыр. Но не смей приходить за этим сюда и портить мои инструменты. Свою голову можешь плющить сколько хочешь, а мою перчатку — не смей. Ты уволен. А теперь рассказывай, в чем дело.

— Я знал, что ничего не получится. Можно было и не пробовать. Я знал… — Слова мешались с рыданиями. — Но я думал, что, может быть…

Рядом с его левой рукой валялась разбитая фоторамка. И скомканный лист бумаги.

Я отключил перчатку, и жужжание грузозахватчика высоко у нас над головой умолкло. Я подобрал бумагу и расправил. Я не собирался читать письмо целиком.

Дорогой Сэнфорд!

С тех пор как ты уехал, у нас были трудности, но не очень большие. Скажем так, напряжение заметно спало после твоего отъезда, и дети привыкают, что тебя нет, хотя Бобби-Ди сильно плакала поначалу. Но теперь уже больше не плачет. Мы получили твое письмо и рады были узнать, что дела у тебя налаживаются, хотя Хэнк сказал, что ты должен был написать гораздо раньше, и очень сердился, несмотря на то что Мэри пыталась его успокоить, но он только сказал: «Когда он женился на вас всех, он женился и на мне тоже, и я имею право на него злиться точно так же, как и вы». И это правда, Сэнфорд, но я передаю тебе то, что он сказал, потому что это его точные слова, а я думаю, ты должен узнать, что мы тут о тебе говорим, особенно потому, что мы все в той или иной степени с его словами согласны. Ты написал, что, может быть, сможешь посылать нам немножко денег, если мы хотим, чтобы ты вернулся домой, и я думаю, это будет очень хорошо — в смысле, насчет денег, — хотя Лора сказала, если я тебе об этом напишу, она с нами разведется, но она только так говорит, а я, как и Хэнк, имею право высказать свои мысли, а именно: да, я считаю, ты должен посылать деньги, особенно после той неприятной истории, которая случилась прямо перед твоим отъездом. Но мы все согласились между собой, что не хотим, чтобы ты возвращался. И если в этом случае ты не будешь посылать деньги, то мы лучше без них обойдемся.

Это горькая правда, но это правда. Как ты уже догадался, твое письмо нас очень расстроило. Мне бы хотелось — этим я отличаюсь от всех остальных, но именно поэтому ответ поручили писать мне, — чтобы ты посылал мне весточки и держал меня в курсе, потому что я тебя когда-то очень любил и никогда не смогу тебя возненавидеть. Но, как и Бобби-Ди, я уже больше не плачу.

Искренне твой,

Джозеф

Ниже стояли имена других мужчин и женщин из группы.

— Сэнди?

— Я знал, что они меня не примут обратно! Я даже не пытался, правда ведь? Но…

— Сэнди, вставай.

— Но дети, — прошептал он. — Что же будет с детьми?

С другого конца ангара донесся звук. На высоте трех этажей над нами в борту корабля был открыт люк, и в нем, посеребренный светом Стелларплекса, стоял золотой — тот самый, которого мы с Рэтлитом нашли на улице.

Вы помните, на кого он был похож.

Должно быть, он и Алегра пробрались внутрь, пока я боролся с Сэнди и зажимом для грузов. Вероятно, хотели взлететь как можно скорее, боясь, что Рэтлит навредит им по-настоящему или что я передумаю и заберу ключи. Ведь я дарил им корабль без свидетелей. Звук, который мы слышали, издавал лифт, поднимающийся к люку.

— Дети… — снова прошептал Сэнди.

Дверь лифта открылась, в белый свет вышел человек и двинулся к люку корабля. Но это был Рэтлит! Его рыжие волосы, его золотая серьга, его пружинистая походка. И еще… у него на поясе блестел желтый металл!

В полной растерянности я услышал, как золотой произнес: