Нова. Да, и Гоморра

— Мне велели тебя покормить, малыш. — Он сбросил другую тапку. — Ты правда проголодался?

Когда через четыре дня Бадди отвязали, говорить он не мог. Один зуб был выбит совсем, другие поломаны. Кожа на нёбе содрана. На язык пришлось накладывать швы.

Ли ощутила во рту тошнотворный привкус железа.

Где-то в больнице лежит в темноте Бадди; ему страшно, глаз режет невыносимая боль, в голове звучат ритмы «Короны».

Ли съежилась, задвигала челюстью и языком, силясь прогнать боль, которую помнил Бадди. Ей хотелось умереть.

Прекрати! — шепнула она и попыталась вырваться из невыразимого ужаса, который вспоминал Бадди, отброшенный болью и ритмом песни в то время, когда ему не было и дважды ее лет. Прекрати! Но никто не слышит ее, как она слышит Бадди, маму, миссис Лоуэри на уроке…

Может быть, дело в музыке. Может, в том, что у нее нет сил ни на что другое. Может, осталось единственное место, где существует выход, — сознание Бадди…

…когда ночью ему надо было удрать из камеры в подвал, где они обычно играли в карты на сигареты, он жевательной резинкой приклеивал к дверной защелке крышечку от «Доктора Пеппера». Когда после вечернего свободного времени дверь закрывали, запор щелкал, но не срабатывал…

Ли посмотрела на запертую дверь палаты. Жвачку она могла добыть, когда после обеда ее выпустят погулять по этажу. Но автомат возле лифта выдавал напитки только в пластмассовых стаканчиках. Ли села, и тут взгляд ее упал на туфлю. На каблуке и спереди были металлические подковки — мама их поставила в обувной мастерской, чтобы меньше снашивались.

Она подошла к койке и, уперев подошву в раму, стала отдирать подковку.

Бадди лежал на спине. Ему было страшно. После укола его отвезли в город. Куда — он не знал. Он ничего не видел, и ему было страшно.

Кто-то тронул его лицо. Он мотнул головой, уворачиваясь от ложки…

— Ш-ш-ш! Не бойся, все в порядке…

В один глаз ударил луч света. С другим, видно, случилось что-то серьезное. Бадди заморгал.

— С тобой все в порядке, — повторила она; голос был не мужской, хотя лица Бадди по-прежнему не различал. — Ты не в тюрьме. Ты не… в учреждении. Ты в Нью-Йорке, в больнице. Что-то случилось с твоим глазом. Вот и все.

— Глазом?..

— Не бойся. Пожалуйста. Потому что я этого не вынесу.

Голос был детский. Бадди снова заморгал, потянулся к лицу, чтобы протереть глаз.

— Осторожней, — сказала она, — а то…

Глаз чесался, хотелось его потереть, так что Бадди отмахнулся от голоса.