Нова. Да, и Гоморра

— Да. Дело в том, что пожарные лет двадцать не видели настоящего пожара и совершенно разучились работать. Я велела моим парням заполнить бассейн пеной, потом забралась туда и вытащила мальчишку…

— Вот как? — сказал я.

С того дня прошло одиннадцать месяцев. Я трудился в поте лица и добился неплохих результатов. К тому же меня не было в вестибюле, когда случилось то, о чем рассказывала Мод. Меня это не касалось.

— Мы надеялись, что он скажет, где вас искать. Но когда я выволокла его на ковер, он был без сознания, все тело — ужасная кровоточащая…

— Мне бы следовало знать, что Специальные службы пользуются услугами Певцов, — сказал я. — Как ими пользуются все кому не лень. Кстати, сегодня меняется Слово. Льюис и Энн, случаем, не назвали вам новое?

— Я видела их вчера, и Слово изменится еще только через восемь часов. Да они бы мне его и не сказали. — Она посмотрела на меня и нахмурилась. — Уж не сомневайтесь.

— Давайте выпьем лимонада, — предложил я. — Выпьем и поговорим о том о сем, как старые друзья. Вы послушаете меня в надежде, что я проговорюсь и тем самым ускорю собственный арест, а я в ваших словах попытаюсь найти лазейку, чтобы избежать ареста. Идет?

Она кивнула:

— Угу.

— Чем вы объясните нашу встречу в том баре?

Глаза у нее — словно льдинки.

— Я же сказала, у нас с вами общая орбита. Ничего удивительного в том, что однажды вечером мы оказались в одном баре.

— Короче говоря, мне далеко не все положено знать. Так?

Мод ответила двусмысленной улыбкой. Я понял, что допытываться не стоит.

Я не возьмусь пересказывать нашу пустую болтовню. Было очень скучно. Сидя за горами взбитых сливок, увенчанных вишнями, и притворяясь, будто разговор нам не в тягость, мы порядком утомили друг друга. Сомневаюсь, что кому-то из нас был прок от той беседы.

В конце концов Мод ушла. Я посидел еще немного в грустных раздумьях о черном обугленном фениксе.

Потом управляющий позвал меня на кухню и спросил насчет контрабандного молока (в «Глетчере» подают не привозное, а приготовленное здесь же мороженое), о поставке которого я договорился, будучи в последний раз на Земле (оказывается, за эти десять лет прогресс почти не коснулся молочных ферм — старого болтливого вермонтца по-прежнему до обидного легко обвести вокруг пальца), и в сиянии ламп дневного света среди большущих пластиковых резервуаров, пока я старался разложить по полочкам услышанное от Мод, он высказался насчет Гения криминальной эстетики. От его трепа мне стало совсем тошно.

К вечеру собрался народ, заиграла электронная музыка, засверкали хрустальные стены, и в зале, несмотря ни на что (при перевозке потерялся — или был украден, но не мог же я высказать такую догадку — ящик с театральными костюмами), должно было вот-вот начаться представление среди публики, наше последнее новшество. Бродя в тоске между столиками, я собственноручно поймал с поличным маленькую патлатую грязнулю, совершенно обалдевшую от морфадина. Она пыталась стащить у посетителя бумажник, прячась за спинкой стула. Я схватил ее за руку и увлек к выходу — деликатно, грациозно, — а она лишь таращилась на меня расширенными зрачками и моргала. Вытолкав ее за дверь, я, разумеется, ничего не сказал посетителю.

Актеры, решив: черт с ними, с костюмами, вышли в зал au naturel[45], и все балдели, как в старые добрые времена, а мне хотелось удавиться. Я вышел за дверь. Сидя на широких ступенях, рычал, когда приходилось отодвигаться, чтобы пропустить входящих или выходящих. Последний, на кого я зарычал (семьдесят пятый по счету), остановился рядом со мной и прогудел:

— Я знал, что найду вас, если буду искать надлежащим образом.