Нова. Да, и Гоморра

Цепочка поддалась.

Задыхаясь, она отшвырнула ее от себя.

Вондра рассмеялась.

Амулет и унизанная камнями проволока тлела розово-оранжевым, в воздух поднимался дымок. Мандариновый цвет сменился серым. Сгорая, влажный мох издавал аромат мяты.

Гильда нащупала место между грудями, где висел тотем. К блестящей обожженной коже было больно притронуться. Гильда ловила ртом воздух, стараясь не разрыдаться в голос.

— Я смеюсь, — промолвила Вондра, вставая, — над твоим талисманом — твоим глупым талисманом — по той же причине, по которой смеялась, когда мы встретились впервые.

Тлеющий металл на земле потемнел, алый цвет обратился черным.

— Тебе известно, почему я смеялась шесть лет назад? Потому что уже тогда могла сделать то, что сделала сейчас. Тогда я отказалась от этой мысли, сегодня уступила ей. Власть всегда связана с выбором, даже в таком ничтожном эпизоде. Этот трюк я проделала с помощью индуктивного поля в одном из моих колец. Но ток всегда в нем. И мой смех всегда со мной. Постоянство. Возвращайся в Омегахелм и оттуда — в свой мир. Там, в скудной пустыне на юге, неподалеку от мебельной мастерской, ты найдешь свой новый дом с многочисленными этажами, подземными и надземными, и верхними дворами, числом не меньше, чем в Омегахелме.

Тяжело дыша, Гильда шагнула вперед, не сводя глаз со смеющейся женщины, на руках у которой переливался свет Претании IV. Внезапно Гильда согнулась, схватила что-то с земли, отвернулась и стала спускаться к густым зарослям внизу.

— И пожалуйста, носи свой драгоценный талисман! Хоть я и смеюсь, у меня нет никаких претензий к тому, что он символизирует. В твоем мире. На юге. В твоей мебельной мастерской. Там, где тебя встретит новый Омегахелм — не больше, чем старый. Да! Он будет больше! И надеюсь, лучше послужит твоим экспериментам с воспитанием детей, чем Омегахелм послужил мне. И пусть ты окажешься удачливее меня. И да, носи свой талисман! Носи как символ моей щедрости и власти! И моей дружбы. У меня нет никаких претензий к подобным символам. Хоть я и смеюсь… — Вондрамах вздохнула, вздохнула еще раз и еще.

Она постояла немного — не одна. Уже многие годы она передвигалась не в одиночку, хотя большинство ее спутников были механическими, многие крохотными, а большинство невидимыми. Вондра смотрела, как свет Претании IV отражается в темных водах. Затем, как несколько минут назад Гильда, она спустилась со скалы, чтобы начать короткое путешествие в Омегахелм.

Лондон Октябрь 1973 г.

Среди Масс

(Перевод Т. Боровиковой)

«Извиняюсь, мэм. Дико извиняюсь». Он покачнулся — одна рука приподнята, тело замерло в полуобороте. Его зовут Джо. У него в спине, сбоку, не то что боль, даже вовсе не ощущение — призрак ощущения, бесформенный комок там, где она врезалась в его армейскую куртку или он попятился прямо в ее твидовое пальто. «Я вас не задел?» Наверняка она не слышит за шумом в вагоне. «Вы в порядке?» — «Да. — (Кажется, она чуть растеряна, сбита с толку?) — Ничего страшного». Качается у стойки, малиновый шарф продет во что-то золотое, амебообразное, в кляксах рубинового стекла. Она выглядит как чернокожая мисс Подземка. Джо не может определить, она моложе его на пять лет или старше на пять. Он отворачивается — ведь ничего не случилось, просто он ее слегка толкнул. Или она его. «Но я мог бы и улыбнуться», — думает он, тянется к ближайшей свисающей сверху петле, промахивается, хватается за соседнюю. Он знает, что у него приятная улыбка. (2) А Бэт Д. в ракете из люципрена-6 с витролевыми прокладками несется со второй космической скоростью сквозь межзвездную ночь. Чернота кое-где отшелушилась, пропуская свет: звезды. Бэт начеку, его обуревают подозрения, наполняют страх и восторг. Ему первому из всего человечества предстоит встреча с Массами, которые, по последним данным, флактулируют (что это — способ передачи сигналов? процесс пищеварения? игра?) в секторе Е-3. До прихода этого сообщения Бэт Д., носитель сверкающего смертоносного лазера, победитель двадцати семи семифутовых уранцев, покрывший себя славой во время кптийского мятежа на Фомальгауте-G, считал, что никаких Масс не существует, но чем ближе люципреновый корабль подлетал к владениям Галактического Совета, тем более бесспорной казалась степень онтологического разрешения этих самых Масс — то, что в более раннюю, менее вульгарную эпоху назвали бы «реальностью». (3) А Джо едет в метро по бродвейской ветке в сторону Сорок второй улицы, одетый в куртку армейского фасона — «Пендлтон», но по виду не скажешь, поскольку его приятель Джо — другой Джо — позавчера пригнал грузовик и они вдвоем шесть часов возились с трансмиссией в авторемонтной мастерской на Дикман-стрит.

Одну дверь вагона заклинило.

Джо в расстегнутой куртке скачет по бетонным ступенькам наверх, в подземный пересадочный вестибюль, проносится под лампами дневного света и трубами на потолке, пробегает мимо ряда телефонных будок, мимо киоска с пончиками. Еще двадцать пять ступенек — и вот уже цветочный киоск с тусклыми листьями, прижатыми к стеклу; потом вниз, мимо стола с записями латиноамериканской музыки, мимо сосисок в тесте во фритюре и пина-колада-кока-колы-кучифритос, к поездам линии BMT.

Все это время Джо движется против течения — сейчас самый конец часа пик, но мы до сих пор не упоминали о людских толпах, поскольку Джо не желает иметь с ними ничего общего. Он мысленно зовет их Массой и в целом к ним равнодушен.

Впрочем, как Масса, так и равнодушие Джо поддаются анализу. Часть Массы составляют мужчины, которых Джо слегка остерегается: если встать слишком близко к одному из них в давке или сесть слишком вплотную — чересчур тесный физический контакт, — они могут заподозрить, что он вовсе не похотливое гетеросексуальное чудовище, а телеграф джунглей сообщал, что они могут плохо обойтись с представителем иного вида. Другую часть Массы составляют женщины, которых Джо слегка остерегается: поскольку известно, что все мужчины — похотливые гетеросексуальные чудовища, если случайно столкнешься с женщиной или заденешь ее (не говоря уже — если встанешь или сядешь слишком близко), следует извиниться, быть вежливым до пресмыкания и вообще разбиться в лепешку, убеждая, что ты на самом деле вовсе не похотливое гетеросексуальное чудовище. В свои двадцать шесть лет Джо, однако, умеет обходиться с мужчинами: стой или сиди где хочешь, и пошли они все. Кого это не устраивает, тот может отодвинуться. С женщинами, однако, ему не по себе, он теряется. Относительно женщин телеграф джунглей плохо информирован или вовсе дезинформирован. Когда ты вынужден остерегаться всех окружающих, пусть даже и слегка, это неприятно; отсюда и равнодушие, которым Джо, ездя в метро, оборачивается, как броней.

У сине-белой колонны Джо сворачивает налево, в сортир.

Деревянная калитка, криво свисающая на петлях — на этот раз без объявления «Закрыто на уборку», — распахнута и чем-то подперта. Стены предбанника, выложенные кафелем, закрашены поверх синей краской. Она слезает кусками размером с ладонь. Оставшаяся краска идет пузырями от хлорки, которой через день моют стены. Иногда внутри воняет хлоркой до невозможности выдержать даже столько времени, сколько нужно, чтобы честно поссать.