— «Заметка самому себе номер пять тысяч триста семь. Не забывай, что роман — не важно, до какой степени откровенный, психологический или субъективный, — всегда есть историческая проекция своей эпохи. — Голос слишком тонок и слишком быстр. Но так проще переслушивать. — Чтобы создать книгу, я должен осознавать концепцию истории моего времени».
Рука Идаса — черный эполет на плече брата. Глаза как кора и коралл; близнецы морщились, подстраивая внимание.
— «История? Тридцать шесть столетий назад ее изобрели Геродот и Фукидид. Определили как изучение всего того, что случалось на протяжении их жизней. И следующие тысячу лет она только такой и была. Через шестнадцать столетий после греков в Константинополе Анна Комнина по-легистски блистательно (и, по сути, на том же языке, что и Геродот) сочинила историю как исследование задокументированных человеческих действий. Сомневаюсь, что эта очаровательная византийка думала, будто что-то совершается, только если об этом написали. Но в Византии происшествия вне хроники просто не считались отделом истории. Преобразилась вся концепция. Спустя еще тысячу лет мы достигли столетия, которое началось назреванием первого планетарного конфликта и завершилось назреванием первого межпланетного. Каким-то образом возникла теория, по которой история — серия циклических подъемов и падений и одна цивилизация овладевает другой. События, которые не вписывались в цикл, определялись как исторически несущественные. Нам сегодня сложно оценить разницу между Шпенглером и Тойнби, хотя все описания в один голос твердят, что в то время их подходы считались диаметрально противоположными. Нам представляется, что они лишь словесно эквилибрировали на тему, когда и где начался какой-либо цикл. Теперь, когда минула еще тысяча лет, нам приходится сражаться с Де Айлинг и Броблином, 34-Элвин и Креспбургским отчетом. Они принадлежат одной эпохе, и я знаю, что в них наверняка содержится один взгляд на историю. Но сколько мерцающих зорь перевидал я за доками „Чарльза“, крадучись и взвешивая, придерживаться мне сондеровской теории интегральной исторической конвекции — или остаться все-таки с Броблином. Однако я вижу достаточно, чтобы знать: еще через тысячу лет эти различия будут казаться мелкими, как противостояние двух средневековых богословов, спорящих, двенадцать или двадцать четыре ангела могут танцевать на кончике иглы… Заметка самому себе номер пять тысяч триста восемь. Никогда не отпускай узор облетевших платанов на киновари…»
Кейтин щелчком вырубил записчик.
— А, — сказал Линкей. — Это было странно…
— …интересно, — сказал Идас. — И удалось тебе понять…
— …он имеет в виду насчет истории…
— …историческую концепцию нашей эпохи?
— Ну, вообще-то, да. Довольно, кстати, любопытная теория. Если хотите…
— Наверняка очень сложно, — сказал Идас. — То есть…
— …уразуметь ее ныне живущим…
— Как ни удивительно, нет. — (Кейтин.) — Нужно только осознать, как мы смотрим на…
— …может, для живущих позднее…
— …это будет не так трудно…
— Правда. Вы не замечали, — (снова Кейтин), — что социальную матрицу воспринимают так, будто она…
— Мы особо не разбираемся в истории. — Линкей почесал серебряную шерсть. — Вряд ли…
— …мы сейчас поймем…
— Конечно поймете! — (Кейтин
— …может, потом…
— …в будущем…
ebooksa