— Нет, что ты… — Муха опять засмеялась. — Я тогда еще и машину толком водить не умела. Ничего не умела, дура дурой была, хотя мне уже двадцать три стукнуло. Я квартиру обокрала у знакомого. А тот догадался, кто это сделал, нашел меня, сперва избил, потом в суд подал. Короче, для родителей позор и для Алияшки тоже. Но она меня всегда любила. Больше всех. Я два года отсидела, потом родила…
— На зоне?
— Ага. — Муха замолчала.
— От кого же? — спросил Иван. Он даже сигарету затушил. — От надзирателя?
Та промолчала.
— Не в свое дело лезу?
— Не в свое, — отрезала девушка, но тут же прижалась к нему:
— Дело прошлое, а мне все равно обидно. За свою глупость обидно. От солдата, из тех, которые КСП охраняли. Я с ним не ради денег или продуктов сошлась, и даже не ради наркоты, как другие. Просто от скуки.
Она вздохнула, отвернулась к стене и дальше рассказывала, не глядя на Ивана:
— Родила недоношенного, ребенок умер.
Меня хотели за нарушение режима наказать, но потом пересмотрели дело. Здоровье после родов пошатнулось, и очень сильно. Кровотечение горловое один раз было. Думали — туберкулез, но палочки не нашли. Короче, по здоровью освободили. Я домой вернулась, а Алияшка давно уже в Москве. Я так гордилась! Ты себе не представляешь! Ну, а потом собой занялась. Что мне там было делать? Нечего, прямо скажем. Работы нет, не на химкомбинат же идти. Мать давно не работает, отец — под угрозой сокращения. Опять же я сидела, кому нужна такая? Хотела какой-нибудь работы покрасивее, но ничего на нашла.
— Знакомая история, — сказал Иван. — Только я не сидел.
— Не зарекайся, — посоветовала Муха и продолжала:
— А у нас шикарная охота на сайгаков. Ты себе не представляешь! Там, правда, меткость не нужна. Сгоняют этих красавцев в большую кучу, когда начинается охотничий сезон, забивают со всех сторон из ружей. Каждый охотник за это потом получает мясо. Мясо можно выгодно продать. А я всегда здорово стреляла. Меня один знакомый, который так подрабатывал, взял на охоту. Я там уложила, наверное, штук пятнадцать. Они на сеть бегут, путаются в ней, падают… Кровь рекой. Бойня, кругом мат, крики, все мужики пьяные… А я одна среди них, баба. Все остальные неподалеку бешбармак варили, из парного мяса. Ну, поохотились. Нарядчик записал, сколько кому мяса надо отдать.
Мне — больше всех. Мужики смеялись, потом меня напоили. Я мяса наелась, водки напилась, спать хочется. Так и уснула у костра. Где-то перед рассветом просыпаюсь — ты знаешь, как холодно в степи? Полезла в машину к своему знакомому. А он тоже с похмелья. И, наверное, с похмелья мне и говорит: «Тебе, Муха, с таким глазомером надо киллершей стать. За людей дороже платят, чем за животных». А я сижу рядом и думаю — не послушать ли его? Ведь все равно больше деваться некуда. В нашем городке не развернешься. Сам видел.
Она игриво толкнула его в бок:
— Ванечка, признайся, что ты там делал? Пришил кого?
— Болтушка. — Иван улыбнулся в темноте. — В гости ездил.
— К кому?
— К тебе. Посвататься хотел.