– Пока ты тоже в Москве! – напомнил он, чувствуя, что в груди что-то противно сжимается.
– Вот именно, пока. – Она осторожно взяла горячую кружку и сделала маленький глоток. – Знаешь, ведь если нам повезет, я уеду, как и планировала, – одиннадцатого. Осталась неделя… Нам должно повезти!
Последнюю фразу она произнесла с чувством глубокого, горячего убеждения. Точно так же и примерно те же слова произносила Люда – Дима даже вздрогнул, глядя на вдохновенное лицо любовницы.
– Раньше ты хотела задержаться в Москве до тех пор, пока не найдется твоя подруга, – ядовито напомнил он, стараясь не выдать голосом своих чувств. – Мечтала пожертвовать ради нее работой, меня упрекала за бесчувствие!
– Да, – слегка запнулась женщина. – Раньше… Понимаешь, прошла неделя с тех пор, как она пропала.
– Ну и что?
– А то, что с каждым днем шансы уменьшаются. Ты думаешь, я выбросила ее из головы? Давай не будем больше об этом!
Марфа заговорила таким низким, сдавленным голосом, что он понял – эта тема ей действительно небезразлична. Они молча выпили остывший кофе и, дождавшись возвращения таджиков, отправились показывать им фронт работы. Уже через час участок было трудно узнать. На дорожке стояли носилки с землей, на крыльце – работающий радиоприемник (собственность рабочих), двое мужчин вскапывали болотистую землю. Марфа с рулеткой в руках и карандашом в зубах высчитывала частоту вбитых колышков, а Дима собирался в хозяйственный магазин за четырьмя парами резиновых сапог – для бригады и для себя с Марфой.
– Какая тут будет грязь! – с удовольствием заметила она, выдавая ему необходимую для покупки сумму.
– По-твоему, у меня нет денег на сапоги? – возмутился он, но женщина, засмеявшись, быстро поцеловала его в щеку:
– Это дело принципа. Все расходы несу я одна.
– Ну, так и шла бы за сапогами сама! Я что – мальчик на побегушках? Самый бесполезный?
– Четыре пары – это тяжело, – отпарировала Марфа и дернула его за рукав – игриво и нетерпеливо: – Не ломайся, беги! Кто знает, может, уже сегодня будем праздновать… Я пойду за ними присматривать, тут нужен глаз да глаз. Как только наткнутся, попрошу копать в другом месте. Дам им поработать еще, чтобы не вызвать подозрений, а потом, ночью… – Женщина внезапно переменила тон и резко спросила: – Что она тут смотрит?
За оградой из рабицы стояла старуха в длинной куртке с чужого плеча, мужской кепке, с пустой матерчатой сумкой, сжатой в морщинистом кулаке. Ее длинное желтоватое лицо и белесые тусклые глаза были исполнены любопытства. У ее ног отирались две дворняжки с явными признаками рахита. От неожиданности Дима вздрогнул.
– Смотрит, потому что посторонних много, копают что-то, – бросил он, отводя взгляд от неприятной старухи. – Тут каждая мелочь – событие.
– Мне не нравится, что она стоит тут и смотрит! – упрямо заявила женщина.
– А как ты ей запретишь? Она же в переулке стоит.
– Мне все равно не нравится. – Та уже всерьез нервничала. – Сделай что-нибудь, чтобы она ушла.
– Брось, опомнись! – упрекнул ее Дима. – Старухе просто делать нечего, пусть немножко поглазеет. Если я начну с ней разговаривать, она пустится рассказывать, кто тут жил прежде, да как жил, да с кем жил… Тебе это надо?
Марфа собралась было ответить – скорее всего, резко, но вдруг запнулась и взглянула на старуху с новым, странным выражением.