Разлюбовь, или Злое золото неба

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот те на!

– Импровизирую на любую тему в любом стихотворном размере, включая гекзаметр, пентаметр и октаву.

Ничего себе публика! Я молча протянул ему десять рублей.

Таких гениев у нас в институте было немало, особенно на заочке. Я всегда держался от них подальше.

– Можно? – Он достал из моей пачки сигарету, щелкнул изящной розовой зажигалкой, достав ее жестом фокусника из рукава. – За пятьдесят рублей, молодой человек, на ваших глазах сочиню законченное стихотворение. Давайте тему, размер и пару рифм для разгона.

Легкая блатота успешно соседствовала в нем с явной культурой речи, в которой проскальзывали учительские нотки. Похоже, он когда-то читал лекции – это чувствовалось по умению грамотно интонировать фразу.

Я мысленно пересчитал свою наличку:

– А за тридцать?

– За тридцать, молодой человек, будет не более трех строф.

– Да мне и трех хватит.

– Хорошо, – согласился он. – Дайте пару рифм!

– Ума – тюрьма, – брякнул я первое, что пришло в голову. – Нет – тома… Тома сочинений какого-нибудь Дюма. Или этого… – кого бы позаковыристее вспомнить? – Сервантеса. Или Джованьоли.

– Очень хорошо! Приятно встретить в этом, извините, гадюшнике интеллигентного человека. Тема?

Я пожал плечами:

– Да все равно.

– Размер? Вы имеете представление о стихотворных размерах?

– Н-ну, скажем, анапест.

Собеседник понимающе кивнул, пожевал губами и нараспев начал читать:

На коленях стою пред тобой…А, казалось бы, в августе, что ли,Ты моей начинала рабойИ брала почитать Джованьоли.И давай набираться ума.И по целой, по целой неделеШелестели тома и тома,Шелестели они, шелестели.Вот и все. Воротник на боку.Заусенцы. Мозги. Папиросы.Ну, кому ты теперь – Спартаку?Дон Кихоту? Лаэрту? Портосу?

Он сделал выжидательную паузу.

– Продолжим?