– Может, где-нибудь посидим? У меня выпить есть…
– А вон на забор присаживайся. – Я показал, на какой. – Или пошли во двор на лавочку.
– Может, в кафе какое-нибудь? – Он повертел головой. – Есть тут у тебя кафе?
– Я же говорю, работы много. Пять минут – и разбежались.
Он проглотил и это.
Мы сели на лавочке. У Ганса с собой была фляжка с коньяком, но я отказался. Минут пять он менжевался, все про жизнь расспрашивал да жаловался на инфляцию, будто пришел на прием к министру финансов. Мне это надоело, и я спросил:
– Зачем вы Хольского-то урекали?
– Да не мы это! – взвился он. – Не мы, понимаешь? – Он даже не спросил, откуда я знаю про Хольского. – Зачем нам это, прикинь. Я когда узнал, вообще на уши встал. И, главное, не знаю кто, просто ума не приложу… Да нас самих тоже, блин… Просто финиш. Мои люди в больнице.
– Есть справедливость на свете! – сказал я, не скрывая злорадства. Так им и надо! – Зачем обои вскрывали?
– Какие обои?
– В хате Хольского на Алабяна.
– На Алабяна? – Ганс искренне изумился. – Обои в хате на Алабяна? Да мы что, психи, что ли?
Похоже, он не врал. А я, грешным делом, думал, что это они. Но если не они, то кто? Нужно было пользоваться его этим слегка пришибленным состоянием и задавать правильные вопросы, но ничего умного в голову не шло.
– А кто на вас наехал?
– А я знаю? – Он сделал пару глотков из фляжки. Снова закурил. – Сначала из автомата по стеклам, а потом, прикинь, кинули лимонку. Машина – в хлам, пацаны – в реанимации. Но мне повезло, я в Москве был.
– А обстреляли где? – не понял я.
– Как где? В Лебяжьем. Во вторник, у железного вокзала.
И только тут до меня дошло, что работа по извлечению клада уже, наверно, идет вовсю, вот только что мелькнул передо мной ее плавничок. Наверное, гоблины поехали зондировать почву, а то и экскаватор нанимать, тут-то их и встретила какая-то неведомая огнестрельная сила. Или она встречала кого-то другого? Хольского, например.
– Твои на «Понтиаке» были? – спросил я.
Ганс прищурился, что-то соображая.