Разлюбовь, или Злое золото неба

22
18
20
22
24
26
28
30

Оказывается, и ты этого не забыла. Мы уже сидели в ресторане неподалеку от Белорусского вокзала и пили сухое вино. Есть не хотелось ни тебе, ни мне, твоя ладошка лежала на моей руке и на ней тикали часики, отсчитывая последние часы моей более или менее спокойной жизни. Но я этого, понятное дело, не знал. Было тихо и сумрачно, на каждом столике стоял крохотный светильник в форме избушки; внутри горела свеча. Она легонько потрескивала, и ее зыбкое пламя, усиленное осколками зеркала, давало причудливый и неверный свет. Еле слышно играла музыка, бесшумно двигались официантки в строгой темной униформе, напоминавшие стюардесс, а вдоль самой дальней стены стояли под самый потолок деревянные стеллажи с книгами – я не поленился, сходил взглянуть на корешки. Собрание сочинений Петра Проскурина, трехтомник «Былое и думы», Леон Фейхтвангер. Здесь отдавали дань консерватизму в литературе, никакой тебе модерняги.

Отель так отель. Я подумал было про дантиста, но тут же отогнал эту мысль прочь. Что-то разрушилось в небе, и трещина дошла до земли. И мир расползается на две половины, и тут уж не до хорошего. И оттого на душе как-то пусто и горько, и никто тут не может помочь. Что я делаю со своей жизнью? В какие-то игры играю, за кого-то другого себя выдаю. А зачем мне вся эта непростота, которая меня обступила? К какому-то неправильному горизонту я рвусь. Рвусь, да не так. Да и рвусь ли?

За пять минут до полуночи мы были в гостинице «Дорогомиловская». Я отдал девушке за конторкой наши паспорта, и через пятнадцать минут она вернула их, вложив туда оформленные бумаги. Кроме гостевых карточек и пропусков, там была и пара предусмотрительных талонов на завтрак, чему я не мог не порадоваться. Двухместный номер на ночь обошелся мне в сто пятьдесят долларов; мы отдали пропуска охране и лифтом поднялись на девятый этаж. Со мной была бутылка шампанского, печенье, коробка конфет.

Номер как номер: холодильник, ванна, телевизор, две кровати и распахнутое настежь окно за прозрачной тюлевой занавеской. Ночные шторы раздвинуты, и в их складках кроется какая-то тайна. Что еще надо?

Шампанское, щелчок выключателя, теплые струи воды и пальцы твои по мне начинают скользить, и что-то шелестит за окном, и «мне больно, давай по-другому», и снова шампанское, и вот так всегда – когда любимое рядом, оно кажется не таким и любимым, оно должно быть вечно вдали, что ли, – и вот так всегда – если закрыть глаза и все на свете забыть, кажется, что и не ты это вовсе, а та, что в тебе, а когда ты с телефоном уединяешься в душе, я уже сплю и вдруг просыпаюсь от прикосновения твоих губ, и снова ты подо мной, и снова я хочу пройти сквозь тебя.

Глава 27

Меня разбудил непонятный звук, похожий на близкий скрип половицы, а совсем проснулся я оттого, что кто-то резко тормошнул меня за плечо.

– Подъем! – раздалось над ухом.

Я с трудом открыл глаза.

Надо мной нависала чья-то мрачная рожа.

Я рывком сел в постели. Что с головой? – она трещала как с хорошего перепоя.

В комнате было трое: один сидел на соседней кровати, второй – в форме капитана милиции – на подоконнике, до предела натянув задницей тюль. Амбаломент собственной персоной. Третий стоял в полуметре от меня и быстро жевал резинку. Это был «Анкерман»: тот, что сидел на кровати, не так давно допрашивал меня в «Лукоморье». Все трое были тепло одеты, один я голый. Голый среди волков. (Привет, Бруно Апиц!)

Где ты, Анечка? Что с головой? Не от фужера же шампанского она так трещит!

– Итак, – сказал Главный, – вернемся к нашей теме.

Тот, который меня разбудил, уже шмонал карманы моего костюма, висевшего на стуле: телефон, сигареты, ключи, бумажник. Он делал это не без изящества: тонкие пальцы так и порхали в складках моей одежды. Щипач, не иначе. Он быстро пересчитал деньги и удивленно хмыкнул.

– Тысяча восемьсот шестьдесят долларов, – сказал он шефу. – И больше десятки в рублях.

Амбаломент поерзал на подоконнике, закурил и выпустил струю дыма в мою сторону.

– Буратино разбогател, – сказал он. В его неприятное малоподвижное табло с толстой переносицей, помню, мне хотелось въехать еще в «Лукоморье». Тем более тогда он был в штатском.

– Дай штаны, – сказал я Щипачу.

– Сиди так, – велел Главный. – Задаю вопрос. И хочу получить ответ. Где золото?