Разлюбовь, или Злое золото неба

22
18
20
22
24
26
28
30

«Железнодорожников» повязали накануне вечером – новость об этом сообщил Рашид. Он приехал ко мне полвосьмого утра; я еще даже переодеться не успел. Мохова дома не было.

– Прикинь, звоню тебе на мобилу, а на какого-то мужика все время попадаю, – сказал Рашид вместо приветствия, сваливая в угол огромный, битком набитый рюкзак.

– И чего мужик говорит?

– Мужик-то? Говорит, что ты уже не жилец. Что за дела, Андрюх?

– Нормально все. Просто телефон не там, где нужно потерял… У вас-то что случилось?

– Ну, как что? В засаду въехали. Я у тебя перекантуюсь пару дней?

– Да я, Рашид, отсюда съезжаю.

– Чего так?

– Чего-чего! – Я дал ему тапочки. – На всякий случай.

– И когда?

– Лучше раньше, чем позже.

– Если что, – сказал Рашид, – у меня «вальтер» с собой, – и похлопал себя по карману. – Патрон в стволе. Перестреляем тут всех на хер и уйдем по крышам. Кровью, суки, умоются. Живыми не сдадимся, да, Андрюх? – Он хохотнул. – Чаю-то попить успеем?

За чаем он рассказал подробности. Они попали на вагон с мехами и скинули тюков двадцать. Без проблем загрузили их в «Соболь», и Костян дал газ. На выезде из оврага их ждали менты. Взяли Костяна и Южа, а Рашиду удалось смыться. Мотоциклист тоже смотался – некто Санек из Люберец, друг Южа, хромой. В рюкзаке у Рашида были две роскошные норковые шубы; мы дождались девяти часов и сдали их за бесценок на Москворецком рынке. Рашид тут же обернул рубли в доллары. Вообще он был ниже воды, тише травы, шугался всякой машины – ему мерещилось, что это за ним. «По делам вору и мука», – высказал он старую истину, запираясь в ванной. Пока он мылся, я упаковал в картон ж/к монитор, имеющий непосредственное отношение к железной дороге. Надо было тоже избавляться от вещдоков да и вообще собираться.

Рашид помылся, состриг себе челку и сбрил усы, что довольно сильно изменило его внешность.

– Сейчас обсохну и валю из Москвы, – сказал он. – Нервы, блин, веником… В Питер поеду, к Тамарке Портновой. Как считаешь, Костян может расколоться?

– Вряд ли. Пошли пельмени варить.

– Юж-то не расколется, а вот Костян – я не знаю, – рассуждал он, считая деньги. – Шестьсот семьдесят баксов… Подкинешь долларов двести на всякий случай, Андрюх?

– Без проблем. Пошли, говорю, пельмени варить, есть хочется.

Поели, и он уехал на Ленинградский вокзал. Я проводил его до остановки и, шагая назад, подумал, что, «Анкерман» запросто может найти меня через общежитие. За время последней пьянки у меня в Видном перебывало много народу, и если того же, например, Матяню хорошенько взять за хибот, он запросто может сработать Иваном Сусаниным. Может, снять хату в том же Видном, только на другой стороне города – вон где-нибудь в районе загса? Там и лес рядом, и куча дорог, если вдруг придется смываться. На электричке ездить не буду, на автобусе до Кантемировской, а там – на метро. Видное – городок классный, да и не будут они меня тут искать, подумают, что я отъехал куда подальше. А что, московской регистрации у меня нет; попробуй, найди. А насчет нового паспорта надо ехать в Приволжск, к Зое Кучмезовне – она сделает за неделю. Скажу, что украли и все такое. А если «Анкерман» вдруг появится в Приволжске, его там же и закопают. Приволжск – это не Москва, это беспредел. Там у меня один Мишка Гашев чего стоит.

Хозяин так и не появлялся. Я стал собирать вещи: что нужно – направо, без чего можно обойтись – налево. В Энциклопедическом словаре у меня лежало полторы тысячи долларов – все, что осталось от гонорара. Плюс кое-какая мелочь по карманам. Может, я и рано отсюда линяю, но уж лучше я их буду отлавливать, чем они меня.