– Тут водятся крысы, – припугнул ее Борис. В его голосе уже звучала улыбка, и Мария обрадовалась, как будто услышала невесть что приятное.
– Пускай водятся! – воскликнула она. – Ну, посмотри на меня! Не сердись… Только будь немного… Снисходительней. Я отвыкла от мужчин, совсем одичала. Долго жила одна, понимаешь? Не умею общаться… Забыла, как это делается…
– Придется привыкать, – он легонько отстранил ее. – Постель я постелил. Иди, ложись, а я сейчас.
И вышел во двор. Мария вошла в комнату, при свете единственной лампочки увидела убогое ложе, приготовленное для их первой ночи, храбро сняла платье, легла поверх драного одеяла, из которого клочьями высовывалась рыжая вата, внутренне содрогнулась – то ли от омерзения, то ли от предвкушения. Когда вошел Борис, она лежала с открытыми глазами, разглядывая дощатый потолок. Он спокойно разделся и прежде, чем лечь, будничным голосом спросил: не погасить ли свет?
Глава 10
Мария проснулась, потому что ей на лицо легли горячие лучи уже высоко поднявшегося солнца. Она потянулась было, думая еще подремать, пока не раздастся звонок будильника, и вдруг резко села – так, что закружилась голова. Пригладила встрепанные волосы, оглядела убогую комнату, постель и вскочила, лихорадочно нашаривая платье. Туфли отыскались только на кухне – она их скинула на пороге. Дверь на крыльцо стояла нараспашку, и было видно спину Бориса. Тот мирно сидел на верхней ступеньке и курил.
– Я опоздала на работу! – панически вырикнула женщина.
– Великое дело, – отозвался тот. – Умойся, я принес воды.
– Но как же так… – Мария наспех побрызгала в лицо ледяной водой из рукомойника, поискала, чем вытереться, но, увидев линялую тряпку, заменявшую полотенце, брезгливо отвернулась. Она вышла на крыльцо и подставила мокрое лицо лучам солнца. При свете участок уже не казался таким мрачным, но зато стало видно, насколько он запущен. Крохотный клочок земли – сотки четыре, не больше – весь зарос бурьяном и лопухами. Лопухи вымахали огромные и напоминали какие-то тропические растения. Несколько старых яблонь, кустарник, в котором горожанка-Мария смутно опознала крыжовник, – вот и все посадки. Возле крыльца виднелся сложенный из кирпичей мангал, в нем чернела зола.
– Я никогда не опаздывала, – растерянно сказала женщина.
– Значит, пора начать, – усмехнулся Борис. – Ты готова? Поехали отсюда, я зверски голоден.
– Отвези меня в Москву, – взмолилась она. – Встретимся где-нибудь вечером!
Но тот заявил, что ему плевать на работу Маши – так он теперь ее звал – и прежде всего необходимо позавтракать. А там видно будет. Женщина покорилась и уселась в машину. В самом деле, и она уже нервничала намного меньше. Мария решила позвонить с мобильного на работу и сказать, что заболела. У нее… Ну, скажем, аллергия на какую-то зелень. Нет, пусть на тополиный пух. Этот номер пройдет, у нее уже как-то была аллергия, но тогда она все-таки пришла на работу и пугала всех своим красным, опухшим лицом и громогласным чиханием. Тогда она пила супрастин, глотала горький хлористый кальций, но все-таки больничный не взяла.
«Это потому, что дома было бы еще тоскливее, – подумала она, глядя, как Борис запирает дом. – Но сейчас все иначе».
Позавтракали они в каком-то грязноватом придорожном кафе. Борис уплетал сомнительные чебуреки и пил кофе из пластикового стаканчика. Мария решилась съесть жесткий бутерброд с сыром. Оба смеялись, ночная неловкость исчезла – ее как будто растворило высокое яркое солнце. Марии теперь не верилось, что она могла быть такой недотрогой. Борис над нею подшучивал и клялся, что грешным делом решил, будто нарвался на старую деву.
– Ты вела себя так, будто у тебя никого до меня не было.
Женщина краснела:
– А ты себя вел так, будто я – вещь.
– Неправда. Я был внимателен.
– Только иногда. А вообще ты почти меня не замечал.