— Привет, — я осторожно сполз с парапета, чтобы не испугать ее резкими движениями, как дикое животное. — Подожди секунду.
Она отступила на несколько шагов, недоверчиво нахмурившись.
— Извините… — тихий голос осекся, мне показалось, она едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Еще секунда — и кинется наутек.
— Тебе нравятся белки?
Надя удивленно моргнула. Маша медленно повернула ко мне голову и замерла.
— Ч-что?.. Белки?
— Да. Белки. Обычные, рыжие. С пушистым хвостом.
Понятия не имею, почему мне пришло это в голову.
— Мне нравится, как они едят орехи… — вдруг подхватила Маша. — Держат лапками передними, как ручками.
— Ага, — улыбнулся я, заметив, как взволнованная девушка, окончательно сбитая с толку, недоверчиво переводит взгляд с меня на Карасеву. — А тебе, Надя?
— Н-наверное… Белки милые…
Я, опять стараясь не совершать резких движений, подошел к ней на расстояние в метр.
— А еще — они очень умные.
Мы пошли вдоль аллеи, какое-то время сохраняя полное молчание. Маша послушно семенила сзади, боясь нарушить тот хрупкий, почти неощутимый канал связи, возникший между мной и испуганной девушкой. Через пару минут я спросил что-то о погоде, потом — еще о чем-то совсем отстраненном. С круглого, чуть конопатого лица Нади потихоньку пропадало то натянутое, трепещущее выражение, с которым она хотела броситься от меня в кусты. Видимо, она ожидала, что я, как врач районной поликлиники, начну разговор с вопроса: «Ну-с, на что жалуемся?»
Время замерло, мы говорили о чем-то совсем далеком от темы, пока я, наконец, не уловил, что девушка перестала чувствовать себя ужасно неловко. А еще — что она действительно глубоко, искренне, страстно хочет, чтобы ей помогли. Во всем ее скованном теле, в том, как она иногда вскидывала на меня взгляд, будто бы не решаясь произнести самый первый звук, который потянет за собой нитку печальной и тяжелой истории ее судьбы, чувствовалась вышколенная, железная, месяцами взращиваемая осторожность.
Мы остановились у самого выхода из парка, около единственной уцелевшей лавочки. Маша постоянно держалась в стороне, чтобы не казаться излишне любопытной, но при этом в любой момент была готова броситься «спасать» подругу.
— А кем ты хочешь стать, когда… — я запнулся, — закончишь школу?
— Вы хотели сказать, когда вырасту? — Зрачки ее зелено-карих глаз резко сузились от внутренней боли, и я понял, что настал тот самый момент, после которого или пан, или пропал.
— Я хотел сказать то, что сказал, ничего больше, Надя.
— Уже и так выросла. Пришлось, — она поджала губы, ее широкий подбородок задрожал.