В этот же момент сзади на него кто-то прыгнул. Онемевшая рука не выдержала и выронила нож. Я ринулся к нему, выхватив из ослабевшего плена послушную, как большая тряпичная кукла, Вику. Опер скрутил Сдобникова в два приема, и Вовка, рванувший вперед, навалился на него сверху, ловко щелкнув наручниками.
— А-а-а! Нет! Не так! Только не так! Убейте! Лучше убейте! Сафонов, скажи им…
Я не видел уже ничего, кроме бескровного лица Вики. Она, едва державшаяся на ногах, тут же захватила меня в цепкие до хруста костей объятия. Превозмогая боль в травмированной руке, я прижимался к ней, вдыхая полной грудью завораживающий аромат ее волос. Это было ни с чем несравнимое облегчение. Я никогда и никого так не любил. И никогда не испытывал большего страха.
— Ты в порядке?! Он тебя не поранил?!
Она молчала, только судорожно всхлипывая, а через пару секунд ее тело начала сотрясать безудержная дрожь.
— Кирилл… Кирилл… он же… он же чуть не убил… меня… — по ее щекам градом хлынули слезы. — Твою мать!!! Да он… он же чуть не заре…
Я знал только один способ утихомирить ее. Притянув ее к себе за шею, я закрыл ей рот поцелуем.
Наверное, это подействовало и на меня тоже, потому что ломота в избитом теле тут же стала совершенно незаметной. Я целовал ее соленые от слез щеки, гладил жесткие, чуть вьющиеся от влажной погоды волосы, потерся щекой о вспотевший висок… Я не знаю, что запомнят из этого дня школьная дирекция, родители и ученики. Я буду помнить только эту безумную волну облегчения и радости за ее жизнь.
Пока Вовка грузил вопящего Сдобникова в «бобик», на порог вылетела всклокоченная Вера Михайловна. Видимо, поглощенные развернувшимся во дворе действом учителя, не успели ей ничего объяснить, ибо единственное, что ее возмутило, были наши с Викой объятия.
— Кирилл Петрович, что это?! Что вы делаете?! Вы что, совсем… — в эту секунду она заметила всю неземную красоту моего разбитого лица и вытаращила глаза еще больше. — А что… это?..
— Ну, как вам сказать… Меня только что хорошенько избил выпускник Витя Сдобников. Потом чуть не убил мою любимую девушку и теперь я ее утешаю, а его забрала милиция. И — да… это он застрелил Литвиненко, — я кивнул ей. — Кажется, все. Вы ничего такого не пропустили.
Я так давно хотел увидеть подобное выражение ее лица! Насладившись произведенным эффектом, я опять повернулся к Вике. К нам уже подлетели Лиля Рыбакова, Ирина Васильевна, какие-то люди… еще, еще, еще люди… Они рыдали, похлопывали нас по плечам, пытались вырвать Вику из моих рук… Вокруг воцарился хаос — все охали, всхлипывали, обсуждали, возмущались, причитали… Этих звуков стало слишком много — они заглушали, казалось, даже мои мысли.
Вика прижалась ко мне сильнее, не реагируя ни на какие проявления внешнего мира, и моим единственным желанием в тот момент было увести ее отсюда подальше, куда-то, где мы сможем остаться вдвоем в тишине. Едва мы шевельнулись, чтобы покинуть опостылевший школьный двор, как за спиной раздался знакомый хрипловатый голос:
— Сафонов!
Все еще бледный Сидоренко, нервно пожевывая сигарету, подошел к нам.
— Да, я вас слушаю, товарищ лейтенант.
Он ухмыльнулся.
— Черт, даже не знаю, что сказать…
— Ну, тогда послушай нашу с Витей беседу, — я достал из кармана телефон и сунул ему в руки. — Извини, я еле живой…
Вовка растеряно кивнул, рассматривая мой мобильник.