Дотянуться до звезды, или Птица счастья в руке

22
18
20
22
24
26
28
30

– Хорошо…

Милиционер тяжело вздохнул:

– Гражданка Васильева, давайте быстрее. Не надо тут сцен никаких устраивать. Не в театре. Время позднее. И мы устали за вами гоняться. Есть у вас такая привычка: неделями не появляться по месту прописки. Давайте живо на выход.

Наверное, мент хотел сковать мне руки. Но, увидев, как по моим щекам заструились слезы, процедил сквозь зубы:

– Только смотрите мне, без глупостей.

Когда я села на заднее сиденье милицейских «Жигулей», от страха меня всю трясло. Но я понимала: теперь мне, как никогда, нужны ясная голова и спокойствие. Самое главное – ни в чем не признаваться. Где-то я читала, что при предъявлении обвинения это милиция должна доказывать, что обвиняемый совершил преступление. А вот обвиняемый доказывать, что он ничего не совершал, вовсе не обязан. Катя права: без адвоката не скажу ни слова. Правда, может, не уголовная, не знаю я всех этих тонкостей, но вот такая человеческая честная настоящая правда все-таки на моей стороне.

Я убила, чтобы выжить. Причем убила циничного убийцу. И мне не в чем себя упрекать, между своей жизнью и жизнью преступника кто сделает другой выбор?..

И еще – в этом Катерина полностью права – я ничего не буду говорить без адвоката. По закону мне должны предоставить защитника – на этом и буду настаивать.

Я немного успокоилась, стала смотреть в окно, исподтишка разглядывать милиционеров. И… все больше и больше настораживалась…

Во-первых, внутри автомобиля не было никаких хрипящих устройств. Такие обычно бывают в такси или милицейских машинах, иногда торчишь в пробках и слышишь, как из соседнего окна то адрес очередного клиента диктуют, то план «Перехват» объявляют. Кажется, такое устройство называется рацией. Но в салоне этого автомобиля ничего похожего нет. Только магнитола, настроенная на ретро-волну, беззаботно выдает шлягер за шлягером.

Во-вторых, водитель «Жигулей» был не в форме. В темноте отчетливо выделялись его светлые джинсы. Поскольку мужчина был высоким и линия спинки сиденья проходила ниже его лопаток, я смогла разглядеть ярлычок на футболке. Надпись там красовалась более чем известная – Boss Hugo Boss. Качество вышивки и нежной даже на вид ткани наводило на мысль, что футболка действительно фирменная – но не слишком ли дорога такая одежда для простого милиционера?

К тому же на руке того мента, который поднимался к Катьке, вдруг сверкнуло обручальное кольцо. Первая реакция: ничего удивительного, наверное, я и раньше машинально обращала на него внимание; похоже, женщины рассматривают безымянные пальцы парней в любом состоянии. Но потом я все-таки поняла, что меня изумило. Свет фар встречной машины зажег такой яркий фейерверк бриллиантов, что…

Нащупав в кармане джинсов сотовый (меня не обыскали, и я теперь понимаю, почему), я решила послать Катерине эсэмэску.

Конечно же, никакие это не менты! Как ловко они нас провели! Форма, машина (думаю, раздобыть все это особого труда не составляет). Удостоверение под нос среди ночи – я и поплыла (дура, дура, разве не знаешь: на Арбате таких удостоверений можно купить вагон и маленькую тележку!).

Хороши сотрудники милиции: в фирменных тряпках и с дорогими ювелирными украшениями.

Не знаю, кто эти люди и зачем они меня похитили.

Только одно ясно – надо как-то выпутываться из этой ситуации. Срочно! Однако…

Достав мобильник, я стала обдумывать текст сообщения. «Меня похитили, звони в милицию»? Но я боюсь ментов, как огня! Ведь на той пушке, из которой я убила продюсера, остались мои отпечатки. А что, если менты сейчас придут на помощь, отобьют меня у этих «оборотней в погонах», а потом дактилоскопируют и все поймут? Получится – из огня да в полымя, и еще вопрос, что хуже: непонятно зачем меня похитившие мужики или гарантированные тюремные нары?

А если попросить Катю все рассказать Юрику? Но он один, а этих козлов двое. И он у меня мальчик не очень уж сильный, у него мозг развит, а не бицепсы…

Кто бы мне, наверное, мог помочь, так это Грановский – у него есть для этого все возможности. Но вот он, конечно, на помощь мне не придет никогда, даже если я буду подыхать возле его ног. Ничего человеческого в нем уже не осталось, даже собственного ребенка ему не жаль…