Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

22
18
20
22
24
26
28
30

Несмотря на то что солнце лишь чуть показалось над горизонтом, было жарко и душно. Эта влажная духота доконает меня за пару недель. Как вообще здесь можно жить? Мои внутренности уже пропитались запахами Мумбаи, или в Индии везде пахнет гнилью?

Я огляделась по сторонам: терминал не международный, соответственно, все здесь на местном уровне, сервис тоже. Пассажиры в ожидании сидят прямо на полу, жуют бетель и сплевывают рядом с собой. Весь пол покрыт коричневыми следами. Но бетель только потом становится коричневым, сначала сок красный, из-за этого кажется, что десны людей кровоточат, и сплевывают они кровь. Картина крайне неприглядная, но она не рассчитана на иностранцев, а местные привыкли.

Услышав, что время посадки в самолет в Агру вообще неизвестно (возник какой-то спор между сотрудниками, разрешить который до прихода на службу начальства не удастся), я вслед за Престоном негодую. Но оказывается, на внутренних рейсах такое возможно.

Все улыбчиво, доброжелательно и… невыносимо медленно. Они живут словно в другом мире, другом измерении. Никто никуда не торопится, а если и торопится, то легко может изменить свои планы и опоздать. Насколько? Какая разница — на час, два, три, день… Жизнь бесконечна, к тому же не в этой жизни, так в следующей…

Нам с Престоном, считающим каждую минуту в единственной жизни, просидеть три часа в аэропорту смерти подобно.

Осознав, что ждать бесполезно, Престон решает сдать билеты и поехать в Агру на машине. Еще полчаса мы тратим на попытку вернуть непунктуальной компании билеты. Причина, по которой мы это делаем, изумляет клерка. Остальные пассажиры терпеливо ждут рейс, не слишком волнуясь, что могут куда-то опоздать. Не спешат и служащие в кассах.

Рассвет застает нас вымотанными донельзя еще в Дели. Теперь предстоит поездка на машине до Агры. Автомобиль с водителем нам прислали из посольства, куда сумел дозвониться Престон. Вот она индийская действительность… Чтобы в Индии жить, не нервничая, здесь надо родиться. Если с детства привыкнуть к опозданию всего, что должно происходить по расписанию, перестанешь на это расписание обращать внимание, невольно будешь прибавлять еще час к продолжительности любой поездки на ожидание, философски взирать на водителя автобуса, остановившегося, чтобы поболтать со знакомым, в то время как переполненный салон мается в духоте, а сзади образовалась пробка из десятка автомобилей…

Мы с Престоном родились и выросли в других условиях, живем по иным правилам, а потому испытываем неудобство на каждом шагу.

Я клянусь себе:

— Только две недели! По окончании контракта немедленно возвращаюсь в Лондон.

И это не пораженческое настроение, просто я уверена, что в убийстве Хамида Сатри нет никакой загадки и раскрывать тут нечего, достаточно проверить три версии, а на съемках я обязана быть именно полмесяца. Наверняка, полиция не раскрыла преступление только потому, что живет в таком же замедленном ритме. Ничего, я их быстро подгоню.

Остается вопрос об этих самых страшных чатристах, но я считаю рассказы о них простыми страшилками, чтобы оправдать бездействие. Никто не желает всерьез заниматься расследованием, вот и сваливают все на какую-то секту. Но любая секта — это люди, которые существуют, где-то живут, едят, пьют, спят. Их можно вычислить и привлечь к ответственности. С них можно спросить, причем чем скорей, тем лучше.

О чатристах можно поинтересоваться у опытного Престона, но ему не до моих вопросов. Зол, раздосадован, измучен бессонной ночью и потерей времени.

И все же я решаюсь:

— Чарлз, вы хорошо знакомы с местной реальностью…

— Спрашивайте, спрашивайте, — кивает он.

— Махавир Вадант что-то говорил о сильных людях, которых страшно боялся Хамид Сатри.

У Престона приподнимается левая бровь, а губы изгибаются в иронической усмешке.

— Джейн, вы верите в улыбку чеширского кота?

Я только фыркаю в ответ.