— Чтобы развить способность мыслить, нужно много играть в шахматы!
И они играли каждый день. Незавершенные партии откладывались на завтра, и горе той, которая не подумала о продолжении перед сном.
— Чтобы уметь здраво рассуждать, нужно заниматься этим почаще!
И Мехрун-Нисса требовала от племянницы (у Ладили ничего пока не получалось) выражать свое мнение в споре и отстаивать его. Это оказалось непростым делом не только потому, что нужно логично и красиво говорить, но и потому, что переубедить Мехрун-Ниссу с ее знаниями могла только та, которая сама обладала не меньшими знаниями. Арджуманд пришлось учиться.
Поэзия и история, дела торговые и военные, вопросы управления государством («ты же хочешь стать женой будущего падишаха?») и стрельба из лука, владение мечом и язык фиранги помимо хинди…
— Это зачем?! — ужасалась Ладили. — Вы же не хотите выдать Арджуманд замуж за фиранги? Они людей едят!
Мехрун-Нисса отвечала Арджуманд, а не глупенькой совсем юной Ладили:
— Иногда полезно понимать, о чем говорят между собой те, кто желает тебя обмануть, считая, что ты не знаешь их язык.
А еще каллиграфия («письма должны быть написаны изящно, а не как у тебя — коряво и криво!») и… мушкет!
Нажав впервые на курок, Арджуманд в ужасе бросила ружье, изрыгнувшее пламя и сильно толкнувшее ее назад. Мехрун-Нисса мушкет подняла и, зарядив, спокойно сбила подвешенный кусок ткани.
— Ничего трудного, научишься, — сказала она и вернула ружье племяннице.
Арджуманд училась, хотя так никогда и не приняла мушкет душой. Не нравилось ей это оружие. А вот лук со стрелами использовала с удовольствием.
Ни Гияз-Бек, ни его сын Асаф-Хан не рассказали Раузе Бегум, что получили письма от ее дочери Мехрун-Ниссы. Мехрун-Нисса не простила матери поспешного согласия когда-то выдать ее замуж за Шер-Афгана, а еще больше того, что жена Итимад-уд-Даулы пальцем не пошевелила, чтобы вернуть дочь в Агру. Боялась падишаха? Но Мехрун-Ниссу больше не интересовали причины поведения матери, она была сама по себе, а вот не использовать положение и помощь отца и брата было бы глупо.
В своих посланиях она не писала ни о чем особенном или опасном, вдова просто рассказывала, что задержалась в Аллахабаде, вспоминая те дни, которые когда-то провела там, что снова увидела много интересного, наблюдала за птицами и животными, много играет в шахматы и учит еще один странный язык фиранги… Но главное, она намекала, что об этом не мешало бы узнать падишаху. Вскользь, словно случайно отец и брат могли обмолвиться и об Аллахабаде, и об остальном.
Обоим не нужно было объяснять, чего добивалась красавица, — падишах не должен был забывать о ней ни на миг.
Значит, Мехрун-Нисса надеется вернуться? От нее всего можно было ожидать.
Оба сумели упомянуть вдову в разговоре с падишахом. Джехангир оживился, ему уже надоело общество красивой молоденькой жены, которую интересовали только украшения, развлечения и новости глупых болтушек зенана. Не вина Салихи Бану, что ее воспитывали и обучали для гарема, она хорошо выучила свои уроки, но самостоятельно дальше не двинулась. Не все, как Мехрун-Нисса, способны обучаться сами, тем более если в том нет необходимости.
Необходимость была, чтобы соперничать с отсутствующей Мехрун-Ниссой, Салихе Бану требовалось немедленно начать учиться многому, но она решила, что, если уже стала агачи, а вдова поспешно уехала, значит, дело сделано. Когда молодая женщина поняла, что не может сравниться с Мехрун-Ниссой в образованности и способности мыслить не только как обитательница зенана, но и чисто по-мужски, было поздно.
Но до этого прошло еще немало времени.
А пока падишах с удовольствием слушал ироническое описание нынешнего состояния Аллахабада, сделанное Мехрун-Ниссой в письме к брату. А потом обсуждал с отцом вдовы ее просьбу поскорей прислать перевод «Бабур-наме» — воспоминаний Великого Бабура, написанных на родном ему чагатайском наречии и по приказу Акбара переведенных на фарси.
ebooksa