— Мне написали, — принц смутился, поняв, что выдал себя, и опасаясь последствий.
— Ты счастливец, тебе пишут… — почему-то вздохнул Джехангир, не спросив имени того, кто писал сыну. Они еще долго разговаривали между собой, не обращая внимания на несчастных жен, пока падишах не вспомнил о них и не сделал знак, чтобы те удалились.
Салиха Бану скрипела зубами, ей, агачи падишаха, приказывали уйти, как простой служанке. Как это унизительно!
Она позвала Кандагари Махал с собой, а в зенане сразу потребовала, чтобы позвали танцовщиц и приготовили кальяны.
— Я не хочу веселиться, — возразила несчастная Кандагари Махал.
— Я тоже, но мы не должны показывать гарему, что нас обидели. Пойдем, поговорим.
Падишах Джехангир недооценил свою юную жену, Салиха Бану была куда умней, чем ему казалась, только ум ее был направлен на власть в женской половине дворца. Она понимала, что власть над самим падишахом ей пока недоступна, и решила завоевать сначала зенан.
— Ваше высочество, Кандагари Махал Бегум просит принять ее…
Хуррам поморщился, он как раз писал письмо Арджуманд. Прерываться очень не хотелось. Принц помнил укоры Великого Бабура своему сыну Хумаюну по поводу неаккуратного почерка и слишком тяжеловесных и запутанных фраз, Бабур требовал от наследника, чтобы тот писал просто и ясно, зато без грамматических ошибок и плохо читаемых букв. Сын самого Хумаюна Акбар и вовсе оказался неграмотным. Никто не предполагал, что Великий Могол не умеет ни писать, ни даже читать, Акбар тщательно скрывал это. Зато принца Селима, ставшего падишахом Джехангиром, обучали чтению и письму с малых лет. И его сыновей — Хосрова, Парваза, Хуррама и Шахрияра — тоже.
Джехангир не требовал от принцев соблюдения правил каллиграфии, но Хуррам, в отличие от того же Парваза, сам старался соответствовать требованиям великого Бабура. А уж когда писал послание любимой, тем более.
Но чтобы писать внятно и красиво, нужно сосредоточиться, прогнать все остальные мысли, тогда и слова будут рождаться нужные, и буквы получатся красивыми, а строчки ровными.
Отказать жене в желании видеть его принц не мог, потому с явной досадой был вынужден отложить калам и отодвинуть чернильницу. Лист остался лежать на столике открытым, чтобы просохло хотя бы то, что написано.
Кандагари Махал была смущена своей дерзостью.
Хуррам смотрел на нее, выжидая. Он помнил, что, если хочешь, чтобы человек поскорей высказал свое пожелание и ушел, нужно не поддерживать с ним беседу.
— Ваше высочество, вы придете сегодня ко мне?
С трудом сдержав резкое «Нет!», Хуррам пожал плечами:
— Ты видишь, я занят. Если не просижу за работой слишком долго, то… может быть…
Он все же не стал обнадеживать. Хуррам ничего не мог поделать с собой, не мог заставить себя обнимать нелюбимую женщину. Она не виновата, что нелюбима, но и он тоже. Как хотелось, чтобы этой юной красавицы вовсе не было на свете, чтобы не чувствовать себя виноватым перед ней, загнанным в угол, несчастным.
Кандагари бросила быстрый взгляд на письмо. Персидский — официальный язык двора, даже будь принцесса не слишком грамотной, она сумела бы разобрать слова, выведенные красивым почерком ее мужа: «Любимая, я очень рад…»
— А что вы пишете? Это перевод какой-то поэмы?
ebooksa