Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

22
18
20
22
24
26
28
30

Яна рассказывала, что у доктора Викрама Ратхора, несмотря на всю его гениальность, как доктора, и человеческую ценность, творятся странные вещи. А дальше описывала, как доктор Викрам Ратхор, отправив дежурных медсестер отдыхать, лично поменял документы двух пациенток. Она даже помнила, что фамилия одной из них была такой же, как у самого Викрама. Та, которая получила документы однофамилицы Ратхора, была обречена и на следующее утро умерла. А вторую срочно выписали, хотя ей еще стоило бы подлечиться.

Яна не понимала, что произошло, зато теперь понимала я — Викрам Ратхор действительно помог Амрите исчезнуть вполне легально, под ее именем была похоронена другая. Возможно, на Рован-роуд. Если вернусь в Лондон, непременно схожу, чтобы положить цветы к такой табличке.

Из ресторана принесли чапати с овощами, курицу-тандури и какие-то сладости, я не знала, как они называются. А еще несколько плошек с соусами.

Я вдруг поняла, как голодна. С трудом дождалась, когда Амрита выйдет из душа, чтобы сесть за стол. Но когда она появилась, я замерла от восхищения — удивительно красивая женщина, пожалуй, в своих лучших чертах внешности Раджив был похож на мать.

Амрита улыбнулась:

— Ешь, зачем ты меня ждешь?

Я уже научилась ловко обмакивать чапати в соус и подносить ко рту, не пролив ни капли. Но долго наслаждаться едой не получилось.

В Мумбаи главные запахи — смог и гниль. В Варанаси — запахи гари и смерти. В Мумбаи муссонные дожди вымывают грязь, ветры разгоняют вонь, и воздух хоть на время кажется чище. В Варанаси нет и этого. Любые перерывы в проливных дождях используются для разведения костров для покойников, которые и без того долго ждут своей очереди. А уж в хорошую погоду в небо поднимаются (или не поднимаются, а ползут на город) дымы от костров. Никакие благовония, ветки сандалового дерева и прочие ухищрения не способны перебить запах горящих тел.

Ветерок принес именно такой запах.

Одно дело читать или смотреть видео, совсем иное вдохнуть гарь от костей, кожи, волос и человеческого мяса самой. Заметив, что я осторожно принюхиваюсь, Амрита объяснила:

— Маникарника, главная гхата кремации, недалеко.

Кусочек проглоченной чапати удалось удержать внутри, но аппетит пропал мгновенно.

Амрита села напротив меня.

— Джейн, я хочу, чтобы ты осознала вот что: Варанаси — граница между этим миром и тем, между жизнью и смертью. И дело не в том, что индусы относятся к смерти иначе, чем христиане, мусульмане и многие другие верующие. Главное — здесь можно воочию увидеть разницу между душой и телом, между духовным и материальным. Такого ты не увидишь нигде на планете.

Она встала, взволнованно прошлась, насколько позволяли крошечные размеры номера, снова села, пальцы рук сложены в какую-то мудру.

— Здесь, в Варанаси, души, улетая в небеса, оставляют на Земле все бренное, земное, тягостное. Потому здесь так грязно, дымно, тяжело и светло одновременно.

Насчет «светло» я могла бы поспорить, белые постройки Варанаси были такими же серыми и ржавыми, как и в Мумбаи, как в Агре, как везде в Индии. Влажная жара не оставляла шансов на белизну даже для гранита Тадж-Махала, его то и дело чистили.

— Пойдем, я покажу тебе Варанаси.

Мне вовсе не хочется после стольких смертей и убийств изучать город мертвых.

— Покажу место моего погребального костра. Или боишься? — продолжает Амрита.