– Именно. – Адвокат сделал последнюю затяжку, бросил сигарету на бетонный пол и растер подошвой дорогого кожаного ботинка. Он нервно поглядывал в другой конец коридора – слышно было, как где-то в недрах тюрьмы гудит зуммер. – Теперь я должен линять, Слаггер. Мне удалось договориться только на несколько минут.
– Томми, подожди!
– Извини, друг. Должен идти.
Томми пятился в тень, куда не доставал свет неоновой лампы.
– Томми!
– Мы будем следить за тобой, Слаггер. Не подведи нас.
В мгновение ока Эндрюс исчез за дверью, и лязг дверного засова эхом разнесся по пустому коридору.
Дождь барабанил по ветровому стеклу мелкими гвоздиками, его резкий монотонный шум усиливал нетерпение Мэйзи, сидевшей в машине на автостоянке перед тюрьмой. Из окна ей был еле виден главный въезд на фоне потемневшего горизонта.
То ли это была пресловутая женская интуиция, то ли какая-то неуловимая душевная связь с Джо, то ли просто догадки. Каково бы ни было объяснение, но она чуяла, что сегодня Джо будут перевозить. Пару часов назад она уловила обрывок разговора двух охранников. Один сказал кому-то из администраторов: «Они будут здесь в шесть». И администратор ответил: «Проследите, чтобы Большой был готов». Мэйзи тут же скрылась в своей машине, ожидая в свете единственного натриевого фонаря, пока начнется действие.
– Спокойно, muchacha[24], – пробормотала она себе под нос, чиркая соболиной кисточкой по рулевому колесу.
Всегда, когда Мэйзи Варгас приходилось нервничать, она начинала играть с гримерными инструментами, и сейчас ее инструменты лежали рядом на сиденье в кожаной сумке. Мэйзи никуда без гримерного набора не выходила, и было их у нее три. Один, самый большой, был у нее в театре, другой – дома для экспериментов и случайной работы, и еще один с самым необходимым она держала под задним сиденьем «ниссана» для работ по вызову. В сумке лежали стандартные инструменты и обычный набор сценического грима и накладных материалов – тона разных цветов, каучуковые губки, бальзамировочный воск, хирургический клей, парики, ацетон, парикмахерские ножницы, даже клок дорогой шерсти тибетского яка, который Мэйзи использовала в своем фирменном гриме для стариков. Вот уже двадцать минут Мэйзи непрестанно все это перебирала, раскладывая, подсчитывая, тиская пальцами комья старого гумуса – все, что угодно, лишь бы не думать, как плохо может обернуться дело.
Что помогало ей держаться – это взгляд, который он бросил на нее, когда его выводили из комнаты свиданий: «Не волнуйся, детка, мы еще поборемся, потому что у Большого Джо есть план». Чем дольше она об этом думала, тем больше сил это ей придавало. У Джо есть план, и Мэйзи собиралась быть поблизости, чтобы видеть, как он будет выполняться, и она сидела в холодной машине, и дождь колотил по стеклу миллионом пуль, и Мэйзи ощутила в себе какую-то странную перемену. Абсолютно неожиданную и более чем тревожную.
Впервые за долгие годы она чувствовала себя полностью живой.
– Tarde, tarde, tarde o temprano[25], – напевала она про себя снова и снова, водя по ладони гримерной кисточкой и не отрывая взгляда от заднего въезда тюрьмы. Взглянув в зеркало заднего вида, она оглядела беспорядок на заднем сиденье, отложила кисточку, протянула руку и вытащила из пакета пончик. Вгрызлась в него, рассыпая сахарную пудру по подбородку и джинсовой куртке.
Последние полтора месяца Мэйзи набивала себя закусками. Мороженое, картофельные чипсы, банановые пирожки, шоколадный пудинг, голландские крендельки и ее любимые шоколадные кубики. И уже набрала, небось, фунтов двадцать пять лишних. Она ела не за двоих, она ела за целую армию.
Доев пончик, она сняла куртку и бросила ее на соседнее сиденье.
Потом Мэйзи вернулась к своему молчаливому бдению, и взгляд ее не отрывался от заднего въезда тюрьмы.
Примерно в шесть вместо обеда возле камеры Джо появились три охранника.
– Сэр, нам приказано подготовить вас к перевозке, – сказал тот, который был помоложе, поворачивая ключ в замке. Двое других нервничали. Они сняли пистолеты с предохранителя и стояли с суровыми и напряженными лицами.
Игра продолжается.