– Морос, мне обидно, когда женщина вроде этой соседки переступает порог твоего дома. Дома, за который плачу я.
Еще не было девяти, и толпа продолжала скандировать. Мать с сыном ели десерт. К пикетчикам присоединились новые люди, и их общее число увеличилось чуть ли не вдвое. Появилось еще больше журналистов.
Хелен с жадностью опрокинула стакан. Колеску слышал, как она глотает. Он выпил дешевой водки, не отличающейся по запаху от обычного спирта, которым сестра протирала ему руку перед инъекциями.
– Труди Пауэрс пришла впервые, – сказал Колеску.
На экране он увидел беседующих Лорен Даймонд и сержанта Рэйборн. Во всей этой суматохе Морос позабыл о Мерси.
Но, говоря о Труди и видя Рэйборн по телевизору, Колеску сильно возбудился. Под ладонью, лежащей на ширинке, он почувствовал знакомое движение. Колеску старался выглядеть спокойным.
–
– Она бесстыдная самодовольная шлюха. – Хелен продолжала клеймить Труди.
– У нее добрые намерения, мама.
–
Хелен, глубоко вздохнув, глотнула еще водки.
– Ты скучаешь по Румынии, Морос? – задумчиво спросила она.
– Ничуть.
– Я люблю Америку, но иногда с тоской вспоминаю о Румынии. Порой мне так не хватает некоторых приятных вещей, оставшихся дома!
– Назови хотя бы одну.
– О! Например, восход над Дунаем или пляж в Констанце в августе.
– Для меня они ничего не значат.
–
– Еще водки, Морос!
Колеску налил ей водки. Он и раньше слышал такой же ностальгический бред. Еще пара стаканчиков, и мать в очередной раз начнет рассказывать ему о своем прелестном любовнике из мексиканского города Матаморос, утонченном идеалисте, поэте и фотографе, соблазнившем ее в юности. В память об этом романе и был назван Морос. Его тошнило от этой истории.