Не умирай в одиночку

Наташка, перепуганная моим воплем, вылетела из ванной пулей. Я стащила с Пашки грязную куртку, куртку и рубашку, а потом потянулась к штанам. Пашка, привалившийся к стене, вдруг сгреб меня в охапку и залез под подол. Я стукнула его по рукам.

– Юль, какая ты красивая, ик-к! – не слишком отчетливо вымолвил Пашка.

– Без тебя знаю, – проворчала я. – Убери руки, я штаны с тебя сниму!

Пашка сфокусировал взгляд сперва на Толике, а потом на Наташке.

– Здра-а-асьте! – нараспев произнес он, а потом наклонился ко мне.

– Мы же не будем это делать при всех?

– А что так? – лицемерно удивилась я. – Наташка близорукая, а Толик вообще ничего не видит. Давай прямо тут и немедленно.

– Ты что! – прошипела Наташка, но я отмахнулась. Я знала, что делала. Взгляд Пашки вдруг приобрел осмысленное выражение.

– При всех я стесняюсь, – с достоинством произнес он неожиданно трезвым голосом и сделал вполне успешную попытку подняться с пола. Покачиваясь, он вошел в ванную, я последовала за ним.

– Юль, я все-таки пойду, – произнес Толик неуверенным голосом мне вдогонку. – Или тебе нужна помощь?

– Нет, спасибо, я уж сама как-нибудь. Наташ, проводи Толика, и тапки его найди. Он после этого балбеса не найдет их сам.

Пашка сидел на унитазе и тупо смотрел в стену.

– Штаны снимай, – приказала я. – И брось сразу в тазик.

Пашка покорно выполнил приказ, хотя удалось это ему не без труда. А попасть в тазик он и вовсе не сумел. Я фыркнула: не быть ему баскетболистом.

– До кровати сам дойдешь? Или помочь?

Пашка отрицательно мотнул головой и отважно поднялся с унитаза. До кровати он дошел вполне успешно, правда, о телефонный провод он все-таки запнулся, но тот был длинным, так что удалось не выдернуть его из розетки. Через секунду я услышала, как пружины натужно застонали.

Наташка сидела на кухне, в Пашкином махровом халате, который был ей настолько велик, что из выреза торчала грудь не самого пикантного вида, в россыпи мелких угрей.

– Ты бы к дерматологу сходила, – поморщившись, предложила я. Наташка очнулась от задумчивости и посмотрела на меня.

– А зачем? – тускло спросила она. – Все равно жизнь – дерьмо. Никому я не нужна.

Понятно! Очередной приступ депрессии, а я, как дура, буду изображать из себя жилетку. Обычно я выслушивала Наташкины стенания, давала советы, утешала и… потом сама чувствовала себя разбитой и несчастной, а вылившая на меня ушат переживаний сестрица, расцветала майской розой. Ну уж дудки!