Не умирай в одиночку

– Юль, ты все-таки девушка опытная, – всхлипнула Наташка. Начало мне сразу не понравилось. Мне показалось, что меня сравнили со шлюхой.

– У тебя столько мужиков было, – продолжила Наташка. Так и есть! Со шлюхой, причем с первостатейной.

– Ну, – не выдержала я, – когда Наташка, умильно глядя на меня, развернула фантик последней конфеты. – Говори уже.

– Юль, скажи, а может быть есть такой способ… Ну… Узнать, был ли мужчина с кем то после того как… Ну, ты понимаешь…

– Не понимаю, – отрезала я.

– Ну, после того, как он был с тобой. Может, можно узнать, изменял ли он тебе?

Дура дурой, прости господи!

– Конечно, есть, – обрадовалась я. – Каждый уважающий себя мужик после каждого траха ставит себе на члене зарубки. Просто надо сосчитать, сколько их было утром, и сколько стало вечером. Вот и все дела. Я у Пашки каждый вечер проверяю. Кстати, надо пойти проверить…

Я гордо встала и вышла из кухни, оставив Наташку сидеть на кухне с открытым ртом.

Шмель

– Откуда вы это знаете? – осведомился мой собеседник. В его голосе было столько же дружелюбия, сколько у захлопнувшегося капкана. Правда, меня сверканием глаз не проймешь, но в целом впечатление было неприятное.

– У меня свои источники, – туманно ответил я, глядя в глаза капитану милиции со всей возможной честностью. Я даже подумал, не стоит ли оскалиться в радостной улыбке, но решил, что это будет перебором. Впрочем, на Кирилла Миронова, с которым я решил обсудить кое-какие подробности загадочных смертей в городе.

Ой, не нравилось мне, как меня встретили в милиции! Нет, поначалу все было чинно и благородно. Правда, чаю не предложили, торопливо спрятав коробочку с печенюшками в стол. Но мне чаю и не хотелось, а уж особенно из пакетика. Я всегда заваривал чай прямо в кружке, от того он был запашистый и всегда свежий. Правда, иногда дурь накатывала, и я заваривал целый чайник. Заварка благополучно скисала, потому как я предпочитал кофе. Я чертыхался и мыл чайник, преимущественно голыми руками (потому как с губками для посуды у меня в доме целая проблема), а потом счищал с рук коричневый налет.

Миронов смотрел на меня с подозрением, точно размышляя, стоит ли меня сразу упрятать в обезьянник или пока просто поколотить дубинкой. Вероятно, у него появилась мысль, что я каким-то боком причастен к этой истории. Хорошо, что раньше нам приходилось встречаться, и он некоим долгом был даже у меня в долгу. Правда, долг был весьма сомнительным. Благодаря моей наводке Миронов получил только головную боль, понимая, что преступник скрылся за границей, а вовсе не благополучно скончался и экстрагировать его из Европы совершенно невозможно. Я барабанил пальцами по столу и смотрел Миронову в переносицу. Он не выдержал и отвел взгляд в сторону.

– Вы собираетесь об этом писать? – спросил он.

– Пока я хочу разобраться, имеют ли смысл мои подозрения, – пожал я плечами.

– Ну, конечно, – фыркнул Кирилл. – А потом разнесете свои домыслы на всю округу, как давеча Гаврилова. Там и дело то выеденного яйца не стоило, два алкаша друг другу по пьяни головы порасшибали, а она разоралась: кровавая бойня, кровавая бойня…

– Ну, чего вы хотите от Гавриловой, – меланхолично пожал я плечами, радуясь возможности подложить нелюбимой коллеге свинью. – Вы, видимо, не в курсе, что она каждую осень и весну укладывается в ясельки.

– Куда? – глупо вытаращил глаза Миронов.

– Ну, на Рижскую… – многозначительно произнес я. Миронов проглотил комок и сочувственно кивнул. На улице Рижской располагался психоневрологический диспансер.

– То-то я смотрю, она какая-то шизанутая, – обрадовался Миронов, а я ухмыльнулся, глядя, как растет подложенная мною свинья. Через час все органы внутренних дел будут относиться к Гавриловой как к сумасшедшей.