Седьмая жертва

22
18
20
22
24
26
28
30

Хотя пыл Реми не убавился, Доминик была рада раздавшемуся звонку. Она уже слегка устала от этого. Реми, этот мрачный красавец-брюнет, который был ветеринаром, имел нешуточные сексуальные аппетиты и выбрал ее для их удовлетворения. Стоило ей переступить порог собственной квартиры, как она оказывалась у него в объятиях. Но ей хотелось чего-то другого. Серьезные отношения не могли строиться только на сексе. А он то и дело предлагал ей такое изобилие позиций, о которых она и представления не имела. Их было даже слишком много, вот только она боялась ему об этом объявить. За время, проведенное вместе, она прекрасно узнала темную гневливость его натуры и вовсе не была уверена, что это ей нравится. Она закрылась в ванной, и из-за двери до нее долетали обрывки ругательств. Еще одна причина сматывать удочки. Приготовления у нее заняли минимум времени, и она очень скоро оказалась на улице Мольера. Это было недалеко от ее дома, и она решительно поддала газу. Ей показали, куда нужно подниматься. На двери квартиры третьего этажа она прочла: «Месье и мадам Виктор Сольер».

— Мадемуазель Крейс? — услышала она позади себя.

Доминик обернулась. На пороге квартиры ее догнал Мишель Коэн.

— Так не может больше продолжаться, — произнес он. — Необходимо положить конец этой бойне. У нас на руках уже четыре жертвы, мы все на этом погорим. Идемте. Сирски нас ждет.

В гостиной толпились полицейские. Странная, тягостная тишина висела в воздухе. Три человека держались на достаточном расстоянии от тела, чтобы не мешать сбору улик.

— Послание есть? — тут же спросил Коэн.

— За вами, — ответил Нико.

Директор обернулся: кровавые буквы багровели на тусклом зеркале. «Для этой женщины, и для других, и для тебя, Нико, я зачал несправедливость и родил себе ложь». Доминик Крейс не смогла сдержать глубокого тягостного вздоха.

— Клянусь, опять из псалмов, — рискнула она разбить ледяное молчание, снова воцарившееся в комнате. — Форма фразы…

Теперь настала очередь вмешаться судье Беккеру. Он спокойно обвел взглядом комнату и, нахмурившись при чтении послания, заявил:

— Вы определенно не нравитесь этому человеку, месье Сирски, впрочем, как и эти женщины, — добавил он с иронией.

Все взгляды были направлены в одну сторону — на жертву. Не из-за патологического любопытства, просто на теле лежал конверт, взять который никто не осмеливался.

Пусть судья Беккер будет свидетелем изъятия этой улики.

— Ну, так кто возьмет его? — спросил Беккер.

— Давай, Нико, — подбодрил подчиненного Коэн.

Комиссар протянул руку в перчатке к белому животу жертвы и взял конверт, оставленный на трупе. Вскрыл с максимальной предосторожностью. Внутри находилась пожелтевшая вырезка. Нико извлек ее. Время, казалось, остановилось: все затаили дыхание.

«Правосудие расценило как законную защиту убийство матери, совершенное ее семилетним сыном, — начал читать Нико, и голос его звучал неуверенно. Заметка была тридцатилетней давности, но того же месяца, что и нынче. — „Я слишком мал, чтобы умирать“, — заявил ребенок полицейским».

— Да что же это такое, черт возьми! — не выдержал Коэн.

— Судя по всему, некий факт из хроники тридцатилетней давности, который всплыл на поверхность, — ответил Нико и продолжил чтение:

«Семилетний ребенок в деталях рассказал полицейским обстоятельства, которые вынудили его убить собственную мать, нанеся ей несколько ударов ножом. Эта женщина, пребывая, по утверждению психиатров, в состоянии глубокой депрессии, попыталась удушить своего сына сначала подушкой, а затем руками завершить начатое. Признав законность защиты, прокуратура отказалась открывать уголовное дело.