— Майлз!
— Брось. Ты знаешь, что я не юбочник. Вдобавок, если понадобится любовник, то бегать за ним не придется. Ведь она не лишена некоторой привлекательности…
— Знаю. Именно это и заставляет меня нервничать.
— Не стоит. Они всего лишь обычные приветливые люди — и точка. Такие типы все еще встречаются, даже в Нью-Йорке.
Пола слезла с его коленей и вернулась к раковине.
— Все же мне бы хотелось, чтобы они оставили нас в покое, кроме того, ты отвлекаешься от романа ежедневными упражнениями на рояле.
— Не так уж много я упражняюсь.
— Майлз, вспомни! Я — Пола. Пола, которая все видит.
И приходя домой, находит на пианино пепельницу, забитую сигаретными окурками, причем пепельница у пишущей машинки — пуста, словно карман нищего. Мы достаточно поиграли в бирюльки на прошлой неделе, не закончить ли на этой? Роман гораздо важнее вашей игры дуэтом с Дунканом Эли.
Майлз помрачнел, как обычно, когда речь заходила о его самодисциплине.
— Ну, а если он познакомит меня с Сиднеем Рэймонтом? Разве это менее важно?
Нет, если у тебя не будет готового романа, чтобы показать ему. Господин Рэймонт не станет печатать шестнадцать глав.
Оба помолчали; Пола продолжала управляться с посудой, а Майлз погрузился в раздумье. Ей не хотелось пенять ему за неоконченную работу, но она чувствовала, что в данный момент это оправдано. Через пару минут Майлз стряхнул с себя грусть и, подойдя к раковине, обнял жену.
— Не беспокойся. Старая муза уже бьет копытом. На этой неделе я сделаю еще три главы.
— Обещаешь?
— Честное скаутское. Ты согласна помириться с Дунканом Эли, старым юбочником?
Она поставила в раковину, последнюю тарелку.
— Хорошо. Перемирие с Дунканом Эли.
— Глянь, Поли! У тебя на кухне голубь — настоящий голубь мира!
Посмотрев на пустой стол, она со смехом обернулась.