Если бы он не психовал, в голосе проявилась бы насмешливость. А так – раздражение одно. Но Китайгородцев не дрогнул.
– Да, один в один, – подтвердил он.
– Генерала Лисицына уж десять лет как нет! – сказал Стас Георгиевич, темнея лицом. – Я его хоронил! – выкрикнул он. – Мать моя хоронила! Михаил там тоже был! И с нами еще человек сто были на похоронах и поминках! Он умер! Его нет! И не мог он под окно к тебе прийти, ты это понимаешь?!
– А вот, кстати, Михаил, – вспомнилось Китайгородцеву. – Я его видел после того.
– После чего?
– После того, как этот человек исчез, – показал Китайгородцев куда-то себе под ноги. – Я видел Михаила в доме, и он был такой мокрый – хоть одежду на нем выжимай.
– Он тоже был на улице?
– Получается, что да.
– Может, это его ты и видел в окно?
– Нет-нет! – уверенно сказал Китайгородцев. – Точно – не его.
– Ты сказал ему, что видел кого-то за окном?
– Да.
– А он что?
– Сказал, что это чепуха.
– Значит, все-таки чепуха? – испытующе глянул Лисицын.
И Китайгородцев понял, что собеседник ждет от него оценки: насколько искренен был Михаил. Он замялся.
– Можешь говорить как есть, – сказал Лисицын, обо всем догадавшись. – Я этого хмыря не уважаю, хоть он мне и родственник.
– Мне показалось, что Михаил решил меня не посвящать во что-то, – дипломатично сформулировал свой ответ Китайгородцев.
Лисицын закивал часто-часто, будто другого он и не ожидал. Задумался. Взгляд его блуждал, ни за что не цепляясь, пока не наткнулся на мрачный, темного кирпича, дом.
– Вообще тут много странностей случается, в этом доме, – вдруг сказал Лисицын. – Непростой в смысле дом. Нехороший.