– Он исполнитель, с него спроса нет. А зарплата будь здоров. Мы ему еще накинули. Договорились, в общем.
– Теперь боишься Глеба? – спросил Китайгородцев.
– Он что-то почувствовал, – скривился Михаил. – Такое, видно, не скроешь. И стал шнырять, вынюхивать, где Стас. Привык уже к хорошей жизни, падла. Хочет, наверное, на все добро лапу наложить. Уже Стасом Георгиевичем себя зовет. В роль вошел, во вкус.
Их взгляды – Китайгородцева и Михаила – встретились.
– Зачем же ты выбрал именно меня? – вырвалось у Китайгородцева.
Почему, мол, с этим Глебом должен рассчитаться я, а не кто-то другой?
Михаил понял, о чем речь.
– Ты убивал уже! – сказал он, и на Китайгородцева дохнуло холодом.
– Я с тебя не слезу, пока ты не исправишь дело!
– Ты ничего не сможешь изменить! – покачал головой Михаил.
– Я тебя прошу!
Но сам Китайгородцев видел, что это бесполезно. Тогда он вцепился Михаилу в горло. Задушил бы, но видевший все Потемкин выскочил из машины, повис на Китайгородцеве, умоляя его:
– Не надо! Прошу, не надо!
Китайгородцев очнулся, отпустил захрипевшего Михаила.
«Ты ничего не сможешь изменить. Ничего. Даже если его убьешь».
– Я донесу на тебя! – пробормотал Китайгородцев.
– Давай-давай! – хрипел и кашлял Михаил.
«Все бесполезно. Ты ничего не сможешь изменить».
Михаил взял за плечо невозмутимого Стаса и повел его к дверям больницы. Последний, единственный защитник Стаса. Он Стаса не даст в обиду. Сам выдержит все, сам примет смерть, если будет угодно богу, но врагам Стаса по земле не ходить.
Пока была жива Наталья Андреевна, у Китайгородцева еще сохранялся шанс. Теперь уже не то. Не на кого рассчитывать. Что бы ни предпринял сейчас, поправить ничего уже нельзя.