Интересно, что ни жалоб, ни протестов.
— Хотите поужинать?
— Скорее позавтракать…
— Завтракайте, да поскорее.
Парни повели клиента в кухню, приковали к ножке стола левую руку, встали рядом.
Данилов вышел на крыльцо, достал радиотелефон. Если Зарядный — одно из звеньев цепочки — звено зацеплено, а с ним и вся цепь. А если он никакое не звено, тогда настоящие «звенья» осмелеют и смогут подставиться под удар. Тоже неплохо.
Глава 10. Мертвец в лесу
Люди, владеющие языком страны, слушают рассказы хозяев. Это удобно, потому что по любым поводам достаточно задать вопрос — и вам тут же разъяснят все на свете. Без языка вы не можете спросить о том, что вас интересует (а интересует почти все, что вы видите), да к тому же возможны недоразумения…
Скажем, австрийский граф Черноу хотел застрелить глухаря. Для чего? А для того, чтобы чучело птицы украсило бы замок графа. Не так много в Австрии глухарей, и неизвестно, что бы еще стоило графу большую сумму: поездка за глухарем в Сибирь или стрельба по глухарю прямо в Европе. Граф хотел подстрелить его собственноручно, сибирского глухаря, и наконец, повезло! Огромный глухарь-самец, верных восемь или девять килограммов, роскошное оперение… Охотники по очереди подходили к графу, пожимали руку, поздравляли. Граф стоял с идиотски-блаженной ухмылкой. Хорошо хоть, остались фотографии…
Потому что глухаря унесли, а когда граф возвратился в лагерь, оказалось — не будет у него в родовом замке чучела. Ведь старательные проводники уже давно ощипали глухаря и теперь варили из него суп… Граф в бешенстве метался, пинал стволы деревьев, проводников и даже останки глухаря; граф ругался на четырех языках, которым владел свободно, и еще на семи, которыми владел похуже. Увы, русского языка среди них не было, а ведь вполне очевидно — говори граф хотя бы немного по-русски, и такие происшествия стали бы совершенно невозможны.
Граф так рассвирепел тогда, что твердо решил выучить язык, на котором говорил его отдаленный предок, Владислав Черный, отличившийся в дружинах Гогенцоллернов в далеком XV веке. Предок получил за свою службу землю, дворянство, право называться цивилизованным словом Черноу, и начал постепенно считать славян существами, чей язык учить совершенно необязательно, и пожалуй, даже неприлично.
Но и учить язык, похожий на язык предков, предстояло уже в Малой Речке, где будут другие условия, в том числе и переводчики. Пока что граф в глуши лесов кедровых оставался без языка, и ему открывалась постепенно другая сторона явления… Потому что если речь окружающих людей вам непонятна, вы волей-неволей не ждете, что вам расскажут или объяснят что-то важное. Вы сами начинаете накапливать приметы, пытаетесь изучать, научиться понимать окружающее. И на этом пути вы вполне можете обнаружить что-то такое, чего не заметили хозяева.
Если бы графу рассказали, как и что устроено в лесу, он, скорей всего, не обратил бы внимание на кое-какие странности… Наиболее вероятно, граф Черноу поступил бы так же, как и большинство людей, знающих «как должно быть». То есть столкнувшись с чем-то не очень понятным, он бы легко объяснил неизвестное; мол, это же элементарно, вот что об этом говорят и пишут. Но Черноу не мог ничего спросить у проводников… Например, он не мог спросить, сколько видов медведей водится в Саянах, и чем они отличаются друг от друга. При всем желании Вальтер-Иоганн Черноу не мог бы расспросить проводников, уточнить, почему одни медведи любят слушать разговоры людей, а другие такой привычки не имеют.
Для проводников и вообще всех местных медведи были вообще тварями хитрыми, умными, с которыми лишний раз лучше вообще не иметь дела, а если иметь — то держать под рукой заряженный карабин. Но это касалось всех медведей… Например, нахального зверя, который шел по дороге за несколько минут до людей, оставлял следы длиной тридцать сантиметров. Колоссальные, невероятно четкие следы еще наполнялись водой из лужи, когда их увидел Черноу. Проводники обсуждали следы весело, с интересом людей, постоянно живущих в лесу, в двух шагах от зверя, привыкших к следам его присутствия. Но в воздух все-таки выстрелили; их слов австрийский немец не понимал, но жестов на этот раз хватило: люди хотели показать зверю, что вооружены, и что если зверь поведет себя плохо, шутить не будут.
Черноу посматривал на Федора Тихого… Но в тот раз у Федора были такие же глаза, такое же лицо, как и у всех. А смотреть на лицо Федора Тихого Вальтер-Иоганн привык, и очень часто читал на нем то, чего не могли сообщить другие проводники. Потому что был Федор немой. Немой с рождения, и уж чему-чему выучился Федор, так это общаться без слов, сообщая все больше и больше мимикой, жестами, мычанием и разного рода знаками. Очень часто только поглядев на лицо Федора, граф Черноу понимал то, что ему уже несколько минут пытались втолковать люди взрослые, умные и серьезные.
В тот раз, на дороге, Федор вел себя так же, как и все. И когда медведица с двумя медвежатами вышла к лагерю. Это было еще в первый вечер, и только что поставленные палатки странно смотрелись на лугу с еще не вытоптанной, высокой травой. Наверное, медведица привыкла ходить тропкой, вившейся вдоль пихт и кедров по самому краю поляны. Палатки выросли, когда звери отдыхали далеко, в кедровом лесу, и теперь выйти на водопой в привычном месте звери не могли…
Медведица даже не нападала; она скорее изучала людей и охотничий лагерь. Подойти вплотную к палаткам она все-таки не хотела, и рявкнула с расстояния метров тридцать. Закричали, побежали люди, кто-то сразу же выпалил в воздух, оглушительно выпустил заряд картечи из крупнокалиберного ружья. Малыши испугались, заорали, и медведица рявкнула второй раз, потише и явно для них. Медвежата примолкли, отбежали в гущу леса, а зверь села вдруг на зад, замолотила передними лапами по голой глинистой земле.
— Ух! Ух! Ух! — вырывалось у нее вместе с ударами. Гудела, содрогалась земля, хотя зверь бил как будто и не сильно, не в полный размах.
Охотники стояли уже здесь, с ружьями наготове. Саша Хлынов что-то вполголоса говорил человеку со своеобразным именем Володька: тот приехал в отряд только что, после каких-то приключений.
Федор Тихий тыкал пальцем в какую-то деталь ружейного механизма, а Костя Донов смотрел с интересом.