И из одежды медведи много раз приносили то, что считали полезным для Таньки. Представлений о размере у них не было и в помине, но что Танька не надевала, то использовала для постели, чтобы спать в груде ветоши, или чтоб утепляться зимой.
Теперь у Татьяны есть такие вещи, о которых она и подумать никогда не могла! У нее есть дубленка, есть красивые платья и кофты, есть теплые колготы и штаны, в которых не страшно и зимой, есть валенки без единой дырки, есть даже нейлоновые рубашки — но в них холодно и тело плохо дышит. Их Таня не любит, и они праздно висят, засунутые в мешки, на сучках столбов, подпирающих Великие Берлоги.
Все есть у Таньки, все у нее есть в Великих Берлогах, даже компания себе подобных: три года назад стал строить в горах себе базу-схорон старый вор по славной кличке Зверомузыка. Воспитанный в зоне, Зверомузыка привез с собой на базу, чтобы отдыхать, старого, опытного педрилу по кличке Изольда, да двух мальчишек на вырост. Все бы хорошо, но мальчишки огляделись, и раз вокруг лес, ломанулись бежать. Медведи нашли их, уже ослабевших от голода: мальчишки хоть и убежали, прихватив компас, но пользоваться им не умели.
Яшка и Петька за первую же осень откормились так, что еле могли влезть в старые штаны, и вели себя вполне прилично. А попробовали бы они! Эти паршивцы как привыкли к этой жизни, осмотрелись, поняли, что их не выгонят и не сожрут, так устроили: обвернули газетой лапы Комару, и подожгли. Это их такой игре научили — во сне подожженный дергает ногами, получается «велосипед». Ну, с медведями так не проходит, всыпали Яшке с Петькой очень сильно. Танька даже посочувствовала им, вспоминая маменькину палку, но вообще-то медведи были правы. Танька даже потом прочитала мораль Яшке с Петькой, и надо им отдать должное — сообразили, как себя надо вести. К тому времени мальчишки и по-медвежьи уже понимали, им не только Танька объяснила.
Нет, Танька любит медведей. Они справедливые, умные… И все равно последний год — все тяжелее ей одной. Тоскливо, тоскливо, одиноко… Танька прижалась ухом к спине Мышки, к длинной пушистой шерсти: огромная спина, бурая, раза в три шире спины человека. Бух! Бух! Бух! — колотилось сердце старой медведицы, редко и мощно, сквозь двадцать сантиметров мышц и сала. Всегда было приятно слушать, как колотится сердце, но и это занятие потеряло свою прелесть для Татьяны.
Тоскливо, тоскливо… Наверху уже не метет, уже сверкает под солнцем снег, слепит глаза. Татьяна отвалила крышку люка, быстро выбралась наверх, захлопнула — не пускать холод в берлоги.
Ну почему ей так разонравились все вокруг?! Ну чего ее вдруг стало тянуть к людям?! Чем ей плохи Мышка и Коршун? Если она захочет, сможет опять спать между медведей, в их уютном тепле. Не хочется… Ну почему?!
Да потому что все они медведи, вот почему! Они все хорошие, добрые; если и едят охотников, так ведь за дело, чтобы не убивали медведей, не жрали их мяса и жира, не одевались в их шкуры. Таня рада, что живет теперь с медведями, что может говорить на их языке и что медведи ее любят. Но ведь она уже пять лет тут живет! Пять лет, и теперь она взрослая. Она знает, что ей надо…
Вот у Мышки есть Коршун, ей хорошо… Вот у Пихты есть Восход, у Слюнявой есть Выворотень… А кто может быть у нее? Яшка, когда вырастет? Нет, Яшка ей как брат, ничего больше. Да и маленький он еще совсем, пока вырастет — Танька успеет состариться. Его еще воспитывать сто лет…
Что, замуж идти за медведя? Танька видела, как они любятся, медведи — они ведь не особенно скрывают. Никакого отвращения к медведям Танька не испытывала и любиться со зверем вовсе не считала бы зазорным. Но нет, таким членом, как у них, любую женщину медведь бы попросту убил. Медведи — только для медведиц.
Да и не в одном этом деле все, чего хочет Танька. Никогда и никто не любил ее, не голубил. Никому не было дела, тепло ли ей, хорошо ли, сыто. То есть медведям было дело, но не людям. И не ласкал ее, не говорил приятных слов, не трогал ее ног, не целовал плечи. Где ты, кому она хотела бы позволить?!
Никто не называл ее ласково, не берег, не радовался, какая у нее родинка между грудей, какие полные губы, какая она гибкая выросла. Она и сама о себе привыкла думать, как о Таньке. Кто бы когда сказал: «Танюша… Танечка…». Ведь везет же другим девушкам, зовут их так! Есть кому их так звать… А ей пора, она уже совсем большая, Танька. Пять лет минуло с той поры, как убежала она, Танька, в лес от пьющих родителей…
Еще год назад все было готово, чтобы пойти к людям, посмотреть, как у них делается все это, поискать себе кого-то. Она ведь часто выходит из Старых Берлог, гуляет по зимнему лесу. Лыжи у нее тоже есть — широкие, лесные лыжи, в них можно даже по рыхлому снегу. Толстолапый просил ее не ходить в ясную погоду, чтобы по следам нельзя было найти Старых Берлог. Просил гулять только в метель, когда заметает следы, или перед самой метелью.
Танька прекрасно понимает, что нельзя раскрыть Старые Берлоги. Место это священное, здесь жили еще Самые Первые — Кедр, Ураган и Лось. И к тому же страшно подумать, что будет, найди люди это место — где спят сразу двадцать и тридцать медведей! Половину Народа смогут выкосить существа, способные питаться мясом и жиром Говорящих. Танька не предаст медведей, она не наведет на них охотников; она не будет уходить в ясную погоду, оставляя за собой различимый, понятный каждому след.
О том, чтобы не ходить в поселки, Толстолапый и не говорил, тут все ясно. Танька понимает и про это — ходить нельзя, но вот такой запрет она нарушит… Она думала и в прошлую зиму — дождаться, пока заснут медведи, и пойти. Они ведь не узнают никогда… А Танька никогда не наведет, никогда не предаст. Она только сходит — и назад. Только познакомится, постарается найти парня, который захочет назвать Танечкой.
Не падает снег, но хмурится небо, колышется над кедрами сплошная серо-белесая пелена. К вечеру начнется снегопад и продержится не один день. Когда живешь в лесу, начинаешь понимать без рассуждений, без усилий разума, какая погода будет в ближайшие дни, и очень редко ошибаешься. Танька вздохнула, и толкнула дверь… Медведям-то дверь не нужна, а Старым Берлогам не нужны и отдушины, чтобы шел свежий воздух — очень уж много тут ходов, пустот, большое пространство. Потому не поднимаются нигде потоки теплого воздуха из-под снега, по которым находят берлоги. Ни один человек ни за какие коврижки не нашел бы Старые Берлоги после того, как нападает, укроет их снег, и не видно станет входа в гигантскую промоину, переходящую в пещеру. Тут не то что медведи — тут целое стадо слонов могло бы прятаться лет двести…
Только Танька приделала дверь, чтобы можно было выходить и зимой, бегать на лыжах по лесу. Яшка и Петька ленивы, подыхать будут со скуки, а не выйдут. Танька захлопнула дверь, чтобы не пускать холод в Берлоги, еще раз поглядела на пелену, колыхавшуюся над соснами, над снежными склонами хребта. Да, снег обязательно пойдет!
…Через несколько часов зачернели под склоном горы домики. Танька глядела на поселок — в домах горело электричество, из окон на сугробы струились потоки света, поднимались из труб столбы дыма. Дым относило ветром, последнее время ветер задул порывами, иногда пробрасывало снег. Свет из окон казался мутным и видно было хуже, чем хотелось бы.
— Алешка, ты куда?
— Мы тут! Давай за нами! Ау!
ebooksa